Гнилая брюква за тридцать ударов током

– Ты прав, – заметил Дохля. – Наши правители совершенно потеряли вкус и чувство прекрасного – они давно превратились в чудовищ. Вот, наглядный пример! – он вытянул руку в сторону гигантского уткодракона. – Даже сказочный утёнок, сделанный по их распоряжению, похож на зауропода.

– Ты говоришь о наших правителях, будто они до сих пор живут рядом с нами, – Далго-По улыбнулся: как быстро менялось мнение его собеседника – просто флюгер в ветреную погоду! – Понятно, хочешь взять реванш за молчаливое прошлое. А по мне: лучше всего подумать, как жить дальше.

Дохля махнул рукой:

– Разве это жизнь! У меня просто не хватает смелости наложить на себя руки, вот только поэтому я и дышу этим прокисшим воздухом.

Они шли вдоль решётчатой кованой ограды с острыми пиками вверху, плотно заросшей повителью, которая уже засохла и больше напоминала солому, поднятую на вилы. Туман заметно редел: можно уже не бояться, что кто-то высочит из ниоткуда и схватит тебя за горло. В глубине парка открывались тёмные силуэты статуй в самых различных позах: мать, кормящая ребёнка, двое мужчин склонились над шахматной доской, девочка-акробат, стоящая на одной руке, двое влюблённых, смотрящих в светлую даль… Все они были заняты чем-то важным и радостным, потому что у всех на открытом и добром лице светилась улыбка. К одной такой статуе, изображавшей маленького мунговца на плечах у папы, они подошли, не сговариваясь. Пластиковый мальчик кому-то радостно махал обеими руками, не боясь свалиться с папиного плеча, а папа одной рукой держал сына, а другой тоже приветствовал кого-то значительного и прекрасного, как майское утро. Математик подошёл к статуе вплотную, упёршись в постамент животом, и задрал вверх голову.

– Очень хороший карбон, – сказал он и щёлкнул пальцем по большому ботинку на постаменте. – Ни один палец не отвалился. А ведь столько лет уже прошло… Как ты думаешь, когда все мунговцы вымрут и всё это безобразие вдруг обнаружат неизвестные исследователи, что они подумают?

Далго-По ехидно оттопырил и без того большую нижнюю губу:

– Напишут в отчёте, что нашли кладбище… Вон памятник девочке, которая упала с брусьев… Вон там могила двух шахматистов, которые умерли от голода над доской… – он похлопал пластмассового отца семейства по ноге. – А тут покоится прах отца и сына…

– Ага, и Святого Духа, – сыронизировал Дохля. – Ты погляди, как они улыбаются! – он поднял вверх ладонь, будто держал на ней что-то невидимое. – Если бы я прилетел на неизвестную планету, а там повсюду торчали довольные рожи, я бы подумал, что попал в Рай.

– Ну да, – согласился Далго-По. – Если не от кого будет узнать правду, пришельцы решат именно так… Только вот в Раю живые люди, а тут куклы. Пластмассовый рай… Вот поэтому Мунга мерзкая страна. Лжёт даже на собственной могиле… Ей-богу, я когда-нибудь решусь и отправлюсь к воротам. Надо лишь убедить себя на сто процентов.

Математик развернулся и пошёл прочь от памятника.

– Если ты и пойдёшь к воротам, то только со мной, – бросил он через плечо.

Самолёт вынырнул из редеющего тумана всё-таки неожиданно, словно катился им навстречу. Его тупое слегка голубоватое рыло с вогнутыми широченными стёклами, обнявшими кабину пилотов, с массивными шасси и колёсами в человеческий рост, высокий постамент из гранита – всё это снизу для простых людей казалось внушительным и величественным, как древний сфинкс. Вместо трапа к передней двери самолёта возвышалась каменная лестница с такими же массивными перилами, словно это была лестница не в обычный пассажирский самолёт, а в зал для коронации царственных особ. Честно говоря, это выглядело неуклюже и безвкусно, даже глупо…

У лестницы Далго-По остановился – он ведь приходил сюда ещё совсем мальчишкой. За руку с отцом или, сидя у него на плечах, точно также как на той дурацкой статуе… Воспоминание свалилось вдруг, словно брызги дождя с качнувшихся ветвей, заставило вздрогнуть, остановиться на мгновение – и тут же исчезло в пустоте.

– Иди первым, – сказал Далго-По.

– Почему это?

– Ну, ведь это же твоя идея, – Весельчак отступил от лестницы в сторону. – Ты абсолютно уверен, что никого нет внутри?

– Абсолютно.

– Тогда иди. Я в отличие от тебя не верю уже никому. Даже самому себе… У тебя есть нож или что-нибудь острое?

Математик посмотрел на него как-то зло и даже презрительно, словно обиделся за подозрительность товарища:

– Неужели ты подумал?.. Неужели я бы привёл тебя в ловушку!

Дохля решительно зашагал вверх по лестнице: полы его драного пальто подскакивали вверх, а отодравшийся каблук на правом ботинке клацал как кастаньета. Казалось, он специально громко топал, чтобы показать своё бесстрашие и честность компаньону. Дойдя до железной двери, он обернулся и помахал ручкой, подражая высокопоставленным лицам из кадров документальной хроники. Далго-По в ответ поднял руки над головой, соединил в приветственном жесте и потряс ими. «Что за мальчишеские забавы! Прекрати!» – он вспомнил, как мать заорала ему из окна, когда он во дворе собирался на спор спрыгнуть с крыши сарая.