Гностики, катары, масоны, или Запретная вера

«Существует необходимость в новом Евангелии, «Евангелии космического Христа», которое восстановило бы мистические и магические элементы в христианстве и, более того, научило бы пути сознательной эволюции, направленной к тому внутреннему просвещению, которое воплощал в своей личности сам Мессия Иешуа, — к состоянию сознания, проникнутого Христом…

В сердцевине этой сокровенной традиции лежит духовное искусство осознанной жизни и осознанного умирания, а также развития сознания за границами тела, благодаря чему прошедший инициацию оказывается способен осознанно проникать на высшие уровни существования как в этой жизни, так и в жизни после смерти. Результатом этого должна явиться осознающая себя целокупность самосознания, проникающая все стадии существования, включая то, что мы называем «смертью», так что в результате окажется, что нет более смерти и нет более необходимости в физическом воплощении. В конечном счете именно это мы имеем в виду, когда говорим о внутреннем просвещении и освобождении, самореализации и сознании, проникнутом Христом».

Автор данной работы Тау Малахи говорит, что эти научения преподал ему пожилой господин по имени Тау Элия, который вел свою «родословную от мистических, или гностических, христиан». («Тау», последняя буква еврейского алфавита, должна обозначать «учителя».) «Посредством бесед личного характера, речей в собраниях, наставлений относительно методов мистической молитвы, пророческой медитации, ритуалов инициации и прочих вариантов введения в суть он доводил до сведения учения традиции», — пишет Тау Малахи, возводящий эту традицию к розенкрейцерскому Просвещению семнадцатого века и далее — к каббале и мистическому учению меркава, относящемуся к первому веку нашей эры. Для него гностическое христианство — это «переплетение гностицизма, каббалы и розенкрейцерской философии».

Независимо от того, имеет ли действительно традиция, о которой повествует Малахи, такие древние корни или нет, интересно рассмотреть, каким образом Евангелие от Фомы связано со многими из эзотерических традиций, о каковых здесь велась речь. Приведенный выше отрывок по своему звучанию похож на ряд современных учений, обращенных к гностическому наследию, и дает представление о том, каким образом духовные учителя движения нью эйдж смогли перекинуть мостик от современности к самым ранним христианским текстам. Делая акцент на «сознании, проникнутом Христом», противопоставленном вере в исторического Иисуса, они пытаются обнаружить укорененность духовного опыта в первую очередь в личностном бытии, а не в фигуре божества, определяемого как радикально «иное».

Вторая исключительно важная работа, связанная с повторным открытием гностицизма, была издана в 1979 году Элейн Пейджелс, являвшейся в ту пору профессором в Барнардском колледже. (Сейчас она преподает в Принстоне.) Озаглавленная «Гностические Евангелия», эта книга имела оглушительный резонанс. Гораздо более полновесно, чем какая бы то ни было иная книга (возможно, даже более, чем «Библиотека Наг-Хаммади»), она представила древних гностиков широкой читательской аудитории.

Пейджелс была не первым исследователем, написавшим фундаментальный вводный курс в гностицизм; как мы видели, Ханс Йонас сделал это много раньше. Что отличало ее книгу, так это не только удивительно искусное владение материалом, но и революционные выводы, сделанные на его основе. Она охарактеризовала тяжбу между гностиками и протоортодоксальной церковью как спор не только о доктрине, но также и о природе самой власти. Находящаяся в стадии становления ортодоксальная церковь делала акцент на факте воскрешения в его буквальном значении. Почему она это делала, если повествования Нового Завета (по своему характеру неопределенно-расплывчатые) оставляли пространство для множества интерпретаций? Пейджелс отвечает: