Гностики, катары, масоны, или Запретная вера

Становление Юнга как ученого в значительной степени укладывается в традиционное академическое русло, и его влияние на интеллектуальный мейнстрим было гораздо более значительным, чем влияние Блаватской, но во многих отношениях он также остается маргинальной фигурой. При всей своей известности и влиятельности юнгианская психология обретается на границах области академической респектабельности; психоаналитики-юнгианцы получают аккредитацию не от университетов, а от Института К.Г. Юнга в Цюрихе или его филиалов. Таким образом, мы продолжаем задаваться вопросом: можно ли вообще говорить о том, что повторное открытие гностицизма в строго академическом контексте благоприятствовало возрождению гностицизма?

Ключевой фигурой в этом отношении явился Ханс Йонас, немецкий ученый, издавший в 1934 год фундаментальную работу «Gnosis und spätantiker Geist» («Гносис и дух поздней античности»). Позднейшая ее версия, изданная на английском под заголовком «Гностическая религия», до сих пор остается образцовым введением в предмет. Подобно Юнгу, Йонас дал возможность читателям двадцатого века посмотреть на гностиков свежим взглядом, но Йонас сделал это исходя из экзистенциалистской перспективы.

Слово экзистенциализм на страницах книги должно заставить глаза читателя покрыться пеленой. Говоря в двух словах, экзистенциализм в основе своей сводится к попытке разрешить трудный для понимания философский вопрос: какова разница между вещью в себе (ее сущностью, если использовать философскую терминологию) и вещью, как она явлена в мире (ее экзистенцией)? Философы-экзистенциалисты, такие как Жан-Поль Сартр, обычно утверждают, что вещи — включая и людей — не имеют фиксированной, детерминированной природы. Экзистенция предшествует сущности: мы кроим себя, по мере того как проходим свой путь. (Философы былых эпох, такие как Аристотель и Фома Аквинский, мыслили в противоположном направлении.)

Какой бы абстрактной эта идея ни была, она радикальна. Во-первых, если вышесказанное истинно, то это означает, что люди свободны: не представляя собой ничего в своей сердцевине, мы свободны делать из самих себя все, что угодно. Bo-вторых, если (как это предполагалось многими экзистенциалистами) не существует Бога, создавшего наши сущности, то мы в конечном счете пребываем каждый в одиночестве во вселенной, которая по своей сути абсурдна. Все это приводит к ставшему уже ходячим представлению об экзистенциализме (этим термином большинство людей склонны уже обозначать, скорее, некое настроение, нежели понятие) — сонмы европейских интеллектуалов, выпивающих одну задругой бессчетное число чашек эспрессо в наполненной густым дымом комнате и мрачно созерцающих уединенное, изолированное положение человека в отчужденном мире.

Гностики соглашались с тем, что мир, который мы видим перед собой, бессмыслен. Йонас определяет их взгляды следующим образом: «Кто бы ни создал этот мир, человек не обязан ни выказывать ему свою преданность, ни проявлять уважение к его работе… Мир… это продукт и даже воплощение негатива знания». Йонас также отмечал, что гностики использовали образы, заставляющие вспомнить Мартина Хайдеггера, философа-экзистенциалиста, в наибольшей степени оказавшего на него влияние. Хайдеггер говорит о Geworfenheit, или «заброшенности», подразумевающей тот факт, что мы оказываемся в мире, который не мы создали, и мы не знаем, как сюда попали. Йонас цитирует гностические тексты, имеющие схожее звучание, к примеру: «Вызволите нас из тьмы этого мира, в который мы были заброшены».

Но Йонас также видел, что между взглядами древних гностиков и современных экзистенциалистов пролегла радикальная трещина. Он цитирует знаменитое изречение Валентина: «Что делает нас свободными, так это знание того, кем мы были, чем мы стали; где мы находились, куда мы оказались заброшены; куда мы спешим, от чего мы оказались избавлены; что есть рождение и что есть воскресение». В поверхностном плане тут тоже наблюдается сходство: и гностики, и экзистенциалисты говорят о свободе. Но гностики говорят, что «при всей нашей вовлеченности во временной план мы имеем свои истоки в вечности и также в вечности имеем свою цель. Это помещает космический нигилизм гносиса на метафизическую подложку, которая совершенно отсутствует у его современного дубликата». Другими словами, для гностиков существует мир, находящийся за границами этой видимой сферы. К этому миру мы и принадлежим, и он дает нам возможность избавления. Экзистенциализм не предлагает никакой подобной надежды.