Ключевая идея книги представлена уже в первом предложении книги ссылкой на некие призрачные видения: «Мертвые возвратились из Иерусалима, где не нашли того, что искали». Иерусалим — святой город авраамических религий, центр религиозных чаяний для половины населения мира. Что же мертвым не удалось найти там? Возможно, духовный опыт. Исторически утвердившееся христианство создало большое число доктрин и разного рода этических руководств, но оно оказалось не в состоянии поделиться подлинным внутренним опытом с духовно мертвыми. И в видении Юнга мертвые отправляются к Василиду Гностику в Александрию — древний центр мистицизма и оккультизма — в поисках чего-то нового. Юнг, судя по всему, попытался охарактеризовать духовную ситуацию своего времени, таковой же она видится и в наши дни.
Оглядываясь назад на пройденный путь незадолго до своей смерти, Юнг увидел этот период как поворотный в своей жизни. «Все мои работы, вся моя творческая деятельность вылилась из тех изначальных фантазий и грез, начавших проявляться в 1912 году». Основываясь на своем собственном опыте и историях своих пациентов, Юнг пришел к тому, что стал расценивать мечты и фантазии как выражения определенных фундаментальных структур в человеческом сознании, которые он назвал «архетипами». Эти архетипы имеют свою собственную цельную реальность, не обязательно проявляющуюся внешне, — скорее, речь идет о врожденных структурах наших сознаний.
Уже на раннем этапе карьеры Юнга поразило то, насколько сны его пациентов напоминали древние мифы. Юнг описывает один случай, когда больной шизофренией пациент утверждал, что «он мог видеть эрегированный фаллос на солнце. Когда этот пациент поворачивал голову из стороны в сторону, то, по его словам, и фаллос солнца двигался синхронно с этим,
«Данный случай — это не некое изолированное явление: тут речь идет не об унаследованных идеях, но о врожденной наклонности создавать параллельные мыслеобразы, или даже, скорее, воспроизводить идентичные психические структуры, общие для всех людей, которые я позднее назвал архетипами коллективного бессознательного».
Юнг заключил, что эзотерические тексты, в частности тексты гностиков и алхимиков, смогут пролить свет на эти архетипы. Его особенно восхищал центральный гностический миф, который, повествуя о путешествии, совершаемом из области забвения в область знания, казался ему похожим на путь, одолеваемый современным пациентом при прохождении курса психоанализа, чтобы достичь уровня целостного самосознания, который Юнг называл «индивидуацией». «С 1918 и по 1926 год, — вспоминал он позднее, — я серьезно увлекался гностиками, они тоже соприкоснулись с миром бессознательного, они обратились к его сути». При этом он добавляет, что «маловероятно, чтобы у них сложились некоторые психологические концепции».
Это последнее замечание весьма существенно. Даже многие из числа самых ревностных последователей Юнга забывают, насколько сильно на него повлиял Иммануил Кант. Кант учил тому, что мы как люди никогда не имеем прямого опыта восприятия реальности, которая есть вещь в себе, но лишь прибегая к помощи врожденных структур в нашем сознании, называемых им «категориями». По Канту, под категориями подразумевались такие базовые типы восприятия, как время, пространство, количество и каузальность. Юнг со своей стороны определял их как архетипы, являющие себя в сновидческих образах, произведениях искусства и религиозных символах. Говоря, что древние гностики не имели «психологических концепций» этих образов, Юнг имеет в виду то, что они, по-видимому, скорее воспринимали их как реальные сущности, чем как порождение структуры души.