Год благодати

Перелезши через скопление известняковых валунов, я вижу ярко-зеленые водоросли на краю крошечного озерца. От одного вида воды моя жажда становится еще острее. Сколько же времени я не пила? Несколько часов? Дней? Я уже не помню.

Я приближаюсь к озерцу и замечаю, как мелькает звериный хвост. Рядом с озерцом притаился какой-то зверек. Он подымает голову, и я вижу темные глаза. Я узнаю эти стоячие ушки, острый нос, медно-рыжий мех – передо мной лиса. Но что-то с ней не так – на ее пасти и усах словно нарисована ярко-красная улыбка. Я слышала, что животные в здешних лесах бешеные, но дело не в этом – приглядевшись, я вижу у лап лисы задранного ею кролика. Его кровь стекает в воду, словно чернила, вытекающие из чернильницы, опрокинутой под дождем.

Мой желудок бунтует, голова кружится. Прижавшись щекой к холодному мшистому известняку, я пытаюсь подавить головокружение.

– Все в порядке, это пройдет, – шепчу я себе. Может, надо подождать, когда лиса уйдет, а потом напиться из озерца, невзирая на кровь? Но, поглядев на уходящий вверх склон, я вспоминаю слова матушки о том, что лучше всего вода бывает в верхней части ручья. Вода у меня под ногами наверняка притекла сюда по этом склону.

Идя на чуть слышное журчание, я взбираюсь по лесистому склону холма, хватаясь за кусты остролиста, который беспощадно колет мои пальцы своими острыми шипами. Ноги подгибаются подо мной, зрение то и дело становится нечетким, так что мне приходится останавливаться, но, когда я наконец добираюсь до вершины, моим глазам открывается именно то зрелище, которого я и ждала – из земли бьет источник, образуя глубокое озерцо. Водица в нем кажется чистой и прозрачной, как хрусталь, не видно ни водорослей… ни крови… но надо быть осторожной. А вдруг вода – это только плод моего воображения? Я подползаю к озерцу, опускаю в него руки – вода реальна и холодна, как лед – и подношу ладони ко рту. Большая часть воды стекает по моему подбородку, пропитывает платье, но мне все равно. На вкус она такая чистая – не то что вода из колодца.

Зачерпнув еще, я пью и вдруг вижу на дне озерца между двух больших камней скопление темных двустворчатых ракушек. Моллюски.

Я понимаю, что, нырнув за ними, могу не вынырнуть, но иначе я точно умру от голода. Раздевшись донага, я сначала пытаюсь погрузиться в воду медленно, осторожно, но это плохая идея: с меня словно сдирают кожу. И, сделав три коротких вдоха, я ныряю с головой. Погружение в ледяную воду приводит меня в чувство, и я двигаюсь немного быстрее.

Две ракушки я отрываю от камней без труда, но третья держится слишком крепко. Вынырнув, я кладу моллюсков на берег озерца и, выскочив, быстро хватаю камень с острыми краями. Теперь воздух кажется мне таким теплым, что не хочется снова нырять, но мне надо добыть как можно больше еды.

Погрузившись на дно озерца, я пытаюсь острым краем камня выколупнуть из расщелины третьего моллюска, но тут вспоминаю, как отец учил меня рыбачить на реке. Мне так хотелось поскорее поймать свою первую рыбу. И, закинув удочку, я поймала отличную радужную форель. Она так неистово боролась за свою жизнь, что мне пришлось приложить всю свою силу, чтобы вытащить ее из воды. И, даже когда я выбросила рыбу на берег, она продолжала биться о камни. Я пошла за палкой, чтобы прикончить ее, и тут отец снял форель с крючка и кинул обратно в реку.

– Нужно уважать существа, которым так отчаянно хочется жить, – сказал он. Помню, я тогда здорово на него разозлилась, но теперь я все понимаю.

Этот маленький моллюск не готов сдаваться. И я тоже.

Вынырнув на поверхность, я вылезаю на берег, быстро одеваюсь и без промедления начинаю открывать ракушки двух добытых моллюсков, но меня так трясет, что я не могу удержать в руках камень.

– Давай, Тирни, дыши, – шепчу я.

Натянув на голову капюшон, я сворачиваюсь клубочком и выдыхаю на руки теплый воздух, пока немного не отогреваю их и снова не чувствую свои пальцы.