Год быка--MMIX

Да, наверное, теорети­чески можно про­вести индустриализацию и реформу аграрного сектора иным способом. Но для этого, как минимум, нужно взаимопонимание между всеми силами, всеми клас­сами и про­слойками, национа­льными общинами. А вот чего не было, того не было. Да, наверное, советская интел­лигенция, этот кол­лектив­ный Левий Матвей, могла отказаться от атеизма и марксист­ских догм, пойти не за Бухариным, Луначарским и Горьким, а за Конд­ратьевым, Лосевым и Булга­ко­вым. Это теорети­чески, а факти­чески – никак не могла, предпо­чла более доступный путь хождения по кругу, повторения про­йден­ного в форме культурной революции. Отказ рос­сийской интел­лиген­ции от наследия про­шлого, её торже­ствен­ное хождение в народ – не напоминают ли нам пафосное бросание денег на дорогу? А про­клятия Левия Матвея в адрес Бога, который отказыва­ется помогать такому хорошему человеку – нет ли здесь сход­ства с богобор­чеством начала 1930-х?

Ну ладно, интел­лигенция, что с неё воз­ьмёшь? Но раз­ве трудовое крестьян­ство было готово понять логику власти, точнее даже – логику геополити­ческой ситуации, в которой оказалась власть вместе со всей страной? Никак не могло быть этого понимания, что нужно в самые сжатые сроки заг­нать трудовые ресурсы на оборонные заводы, машин­но-транспортные станции, в воен­ные училища. Про­паганда не может заменить экономи­ческих стимулов. Кроме того, не будем забы­вать о мировом кризисе капитализма, когда про­должение нэпа и тем более либерализация грозили катастрофой всего хозяй­ства, включая село. Не будем забы­вать, что в 1930-е люди голодали и умирали не то­лько в Рос­сии, но и в Европе, и в Америке. Идти нехоженой тропой плановой экономики приходилось первыми. Это уже потом предвоен­ные США и послевоен­ные Британия с Японией могли успешно применять сталинские методы в экономике с учётом всех ошибок.

Но может быть, Сталин мог опере­ться хотя бы на спец­службы, ОГПУ и НКВД? Ведь Афраний так хорошо улавливает желания Пилата, что тот не устаёт льстить своему подчинён­ному. То­лько вот вопрос: был бы Афраний столь же исполнителен, если бы Пилат приказал ему не руко­водить Казнью, а скажем – инсцениро­вать побег с помощью друзей? Был бы Афраний столь же понятлив, если бы речь не шла о полити­ческих интригах, позволяющих имен­но ему, а не Каифе, и не Пилату, быть вер­шителем людских судеб в этом городе? Про­ку­раторы приходят и уходят, а Афраний остаётся при сво­ём ремесле и при своей власти. Так что не приходится удивляться, что главную опору пилатчины, то есть репрес­сивные органы в 1930-е годы пришлось неско­лько раз репрес­сиро­вать самих, чтобы при­вести к лучшему пониманию.

Но может быть, было бы доста­точно репрес­сий про­тив элит? Это если бы Сталин взял, да и ре­шил «пожалеть» народ. Но раз­ве он имел такую воз­мож­ность? И раз­ве дело лишь в злоб­ности и мсти­те­льности тирана? Раз­ве не ходил сам «наместник» под постоян­ной угрозой смерти, если бы не учи­тывал интересы влия­тельных внешних сил. Конечно, и среди внешних сил царило полное отсут­ствие взаимного понимания, как и непонимание всех послед­ствий. Но как раз в этом внешнем контексте такое непонимание давало шанс. И наш Пилат этим шансом вос­пользовался, за какие-то 10-15 лет превратив страну во вторую сверхдержаву мира.

Палящее солнце, сжига­ющее Лысую гору, казнящее всех – и жертв, и палачей, вполне работает как метафора для 1930-х. В таком случае, тёмная грозовая туча имеет доста­точное сход­ство с надви­га­ющейся мировой войной. Внешняя угроза стано­вится, наконец, основой для минима­льного взаимо­понимания. Как это ни стран­но, но имен­но большая война спасла рус­ский народ от Казни, про­лила на бесплодную, выжженную землю безбожной веры потоки воды, символизирующие надежду. Война воз­вратила смысл суще­ство­вания и богобор­ческой интел­лигенции, и раз­дав­лен­ной церкви, и спец­службам, и сталинской номенклатуре, вынужден­но объединив их судьбу с судьбой народа. Но это бу­дет позже, на следующей стадии раз­вития Рус­ской Идеи. А пока, в конце 16 главы, речь шла лишь об одном слабом ударе. Палач «тихонько ко­льнул Иешуа в сердце». Было и такое про­исше­ствие на ру­беже 1940-х, советско-финская война, по итогам которой Рос­сию посчитали было скончавшейся. Многие враги тогда сбросили её со счетов, и обманулись в своих ожиданиях.

Вот такую апологию Понтия Пилата про­таскивают порою в нашей печати отде­льные лите­раторы. То ли ещё будет дальше, в 17 главе.

93-й год