Год быка--MMIX

И, наконец, два эпизода с сатаной, во­шедшим в Иуду Искариота. Первый раз, когда тот по своей инициативе, но факти­чески с ведома Иисуса начал пере­говоры с первосвящен­никами. И второй – во время Тайной вечери, когда Иисус дал ему хлеб, то есть знание смысла преда­тель­ства. И тем самым спас Иуду от власти сатаны, который дей­ст­вите­льно вошёл в его душу. Но ведь сатана и в душу самого Иисуса входил в пустыне, и тот тоже спас­ся зна­нием о цар­стве небесном. И в этих двух эпизодах сатана выступает всё тем же искусителем и соблазнителем. Но мы не находим этому аналогов в эпизодах Романа с участием Воланда. В москов­ской части он обща­ется с Алоизием, но не для того, чтобы искусить его. Если даже считать Пилата ершалаимской инкарнацией незримо присут­ствую­щего Воланда, то и там речь идёт или о наказании Иуды, или о его спасении, но не об ис­ку­шении. Любовницу Иуды Низу искушают и соблазняют, но делает это не Пилат, а Афраний – инка­рнация Фагота. Так что при всех наших усилиях, при самом тща­те­льном сопостав­лении Воланда со словесным портретом сатаны, состав­лен­ным наиболее авторитетными специалистами, мы не находим реа­льного сход­ства. Явное сход­ство Фагота обна­руживаем, а Воланда – нет.

Но зато мы обна­ружили в канони­ческом Евангелии очень любопытный пример, когда фарисеи воз­водят хулу на Дух Божий. То есть кроме черно-белой ситуации с однозначным ответом на вопрос «Так кто же ты?», воз­можна ситуация, когда раз­ные люди одно и то же видят про­тиво­положно. Ученики и про­стой народ видят в Иисусе мес­сию, а фарисеи – вельзевулов дух. Названа и причина та­кого искажен­ного вос­приятия: «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой чело­век из злого сокровища выносит злое» /Мф 12,35/. Как вы думаете, был ли в курсе этих под­роб­ностей потом­ствен­ный богослов Михаил Булгаков? Я думаю, что он все эти нюансы не то­лько помнил, но ощущал всей силой интуиции гения.

Чьими глазами мы с Бездомным смотрим на иностран­ного консультанта в первых главах. Пра­ви­льно, глазами Берлиоза, но он и есть самый настоящий фарисей, отрица­ющий Христа. А чьими гла­зами мы видим Воланда как дьявола в 22 главе? Глазами женщины, которая сама то­лько что чисто­сердечно призналась в том, что она – злой человек. Так может быть всё дело в этом? Бездомный де­сятью главами ранее тоже признал своё несовер­шен­ство, и тоже хотел общения с твор­ческим духом. Но на про­тяжении большей части 12 стадии он оставался в плену прежней, фари­сейской традиции. Поэтому и не мог увидеть боже­ствен­ное, и ему пришлось успоко­иться хотя бы тем, что суще­ствует дьявол. Помните, как Воланд в 3 главе уговари­вает собеседников: «– Но умоляю вас на про­щанье, по­верьте хоть в то, что дьявол суще­ствует! О большем я уж вас и не про­шу». Всё дело в духовном состоянии, в мировоззрении собесед­ников Воланда и в главах 1-3, и в главах 11-13, и в главах 21-23. Мы недавно выяснили, что в москов­ском полити­ческом контексте под маской Маргариты скрыва­ется столичная твор­ческая среда. Но имен­но с этой актив­ной частью столичной публики общался Воланд в 12 главе, а теперь – вторая такая же встреча в 22 главе. И снова свита Воланда устраивает пред­ста­вление для Маргариты с одной целью – ещё раз испытать её.

Но как это вообще воз­можно – видеть мир насто­лько пере­вёрнутым? Не будем забы­вать, что речь идёт не о мате­ри­а­льном мире, а о духовном. Увидеть его хотя бы в лун­ном, всегда обманыва­ю­щем свете – это уже счастье и шаг вперёд. Когда Фагот говорит о нелюбви хозяина к электри­чес­кому свету, он про­фес­сиона­льно лукавит. Воланд заботится не о своих глазах, а о Маргарите, которая мо­жет про­сто не выдержать яркого света на этой стадии своего духовного раз­вития. Поэтому ей, как и Бездомному, легче свыкнуться с суще­ство­ванием дьявола, а о чём-то большем про­сить ещё рано.

В таком же состоянии, как москов­ская публика в 12 главе или Маргарита в 22-й, была иудей­ская обще­ствен­ность в главе второй. Впрочем, в соответ­ствующих канони­ческих стихах тоже была сим­волика сначала 12 – «мистерии», а затем 13 – «жертвы». Ершалаимская обще­ствен­ность тоже вос­приняла про­поведь Иешуа, обещав­шего обновить храм веры, как про­явление сата­нин­ского духа раз­рушения. То, что он говорил о духовном мире и обещал немед­лен­но вос­создать новый храм, – не вос­принималось. Однако твор­ческий дух дей­ствует имен­но так – испытывает на про­ч­ность, на соответ­ствие духовным законам все детали и несущие конструкции, раз­рушает негодное и строит на месте негодного ново­е. Без испытаний и частичного раз­ру­шения не бывает обнов­ления и движения к совер­шен­ству. Нет, разумеется, если считать свою религию, философию, идеологию, науку – вен­цом творения, концом истории, тогда любое творче­ство видится про­явле­нием духа Вельзевула.