Год быка--MMIX

И потом, Булгаков обязан был сделать выводы из фата­льной ошибки своего предше­ствен­ника – Гоголя, который сделал наивную попытку откровен­но про­поведо­вать светской публике евангель­ские духовные цен­ности. И горько поплатился за это, поско­льку не нашёл отклика даже у своей музы. Траги­ческий рас­сказ о несчастной любви мастера и музы – она ведь и о Гоголе тоже. А ведь Гоголь творил во времена, когда офици­а­льной идеологией было право­славие с народ­ностью. Что же говорить о временах Булгакова, когда за попытку про­тащить в печать евангель­скую про­поведь можно было загреметь на всю катушку и вообще сгинуть без следа. А вот работа над пародийным евангелием от сатаны – это пожалуйста, это свиде­тель­ство род­ства душ с революцион­ной, масонской, оккультной, заложив­шей душу духу мате­риализма столичной обще­ствен­ностью.

Впрочем, не нужно идеализиро­вать и самого Автора. Он ведь тоже был частью столичной тво­р­ческой среды. Это ведь в его душе твор­ческий дух спорил с Берлиозом. Первые редакции Романа говорят о том, что подсказан­ный чуть ли не самим Горьким замысел пьесы о сатане трактовался по­началу довольно прямо­линейно. И лишь по мере многолетней работы над книгой, по мере воз­дей­ствия твор­ческого духа Воланд начинает приобретать совсем не свой­ствен­ные дьяволу черты. Да так, что в финальной редакции мы затруднимся найти раз­руши­тельные дей­ствия, про­изво­димые самим Воландом. Его свитой – ско­лько угодно. Но раз­ве повеле­вать бесами - это обя­за­те­льно признак са­таны? Нет ли в иерархии духовных сущ­ностей кого-то более могуще­ствен­ного, повелева­ющего самим сатаной? Например, в канони­ческом Евангелии Иисус велит бесам пере­сели­ться в стадо свиней и они слуша­ются. Хотя из-за этого фарисеи готовы наз­вать сатаной его самого.

Если уж мы затронули первоисточники, то начать нужно с Книги Иова, послужив­шей про­об­разом про­лога гётевского «Фауста», а значит и первоисточником для нашего Романа. В Книге Иова сатана – это один из подчинён­ных Богу ангелов, отвеча­ющий за мате­ри­а­льное благополучие людей. Бог дал, Бог взял мате­ри­а­льное благополучие Иова, но исполнителем в этих земных делах является сатана, князь мира сего. Мефистофель – тот самый персонаж из Книги Иова. Но в нашем Романе за исполнение такого рода фокусов отвечает Коровьев, иногда вместе с Беге­мотом, но не сам Воланд:

«– Вчера вы изволили фокусы делать...

– Я? – вос­кликнул в изум­лении маг, – помилосерд­ствуйте. Мне это даже как-то не к лицу!»

Более значимым из первоисточников све­дений о сатане для нас является Новый Завет. Во всех канони­ческих евангелиях описана, очевидно – со слов самого Иисуса, внутрен­няя борьба с дьяволом во время пребы­вания в пустыне после Крещения: «И приступил к Нему искуси­тель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» /Мф 4,3-4/.

Оста­льные два иску­шения также связаны с про­тиво­поставле­нием двух цар­ств: земного княже­ства сатаны и духовного цар­ства Божьего, не от мира сего, где призван цар­ство­вать Иисус. Для нас в дан­ном случае важнее роль сатаны как искусителя. Спрашива­ется, где и по отно­шению к кому Во­ланд в нашем Романе играет роль такого искусителя, предлага­ющего обменять духовные цен­ности на мате­ри­а­льные, светские? Наоборот было неоднократно. Берлиозу и Бездомному Воланд предлагает отречься от мате­риализма, приз­нать наличие духовных сущ­ностей и боже­ствен­ного плана, то есть спастись. Но Берлиоз, искушаемый кем-то, не Воландом, предпо­читает кинуться на камни. Коровьев, дей­ст­вите­льно, услужливо подсказывает ему дорогу, как тот дух-искуси­тель из Ново­го Завета. Но Коровьева мы и без этого уже рас­кусили, признав в нём того самого из «Фауста». При чём же здесь Воланд? Воланд может даже приказать Коровьеву вымостить дорогу в ад, но не может сде­лать за Берлиоза оконча­тельный выбор, каким из двух путей последо­вать.