Читаем Год быка--MMIX полностью

Признаюсь честно, у меня давно появились сомнения в серьёз­ности намерений дра­матурга этой пьесы. Причём имен­но в отно­шении образа Воланда, а не всех оста­льных. Уж бо­льно сим­патич­ный и обая­тельный образ, к тому же строгий и справедливый, то есть по-настоящему добрый к лю­дям. Я уж не говорю, о том, что сам Воланд и мухи не обидит. Един­ствен­ным пострадав­шим числится Берлиоз, но и тот, сказать по правде, сам виноват. Воланд честно пытался его преду­предить, убедить, да то­лько Берлиоза было не удержать, будто чёрт дергал его за ниточки.

В общем, де­ваться нам некуда, придётся, как и предпо­лагал Автор в первой главе, составлять подробное досье на этого подозри­те­льного «консультанта», чтобы принимать ре­шения самим, а не на осно­вании чьих-то суж­дений. Может быть, Автор имен­но к этой самостоя­те­льности в суж­дениях нас и подталкивает? Во всяком случае он не оставляет нам каких-то наводящих подсказок в отно­шении Воланда, если то­лько не считать одной большой подсказкой весь сюжет и сквозные идеи Романа.

Взять, например, булгаков­скую идею мастера, раз­вива­ющую ново­заветное учение о муже и жене, то есть о духе и душе как ипос­тасях лич­ности. Примени­те­льно к писателю или художнику по­лучилась очень доходчивая ил­люстрация: дей­ст­вите­льно для создания настоя­щего художе­ствен­ного про­изве­дения нужны исполни­тель­ское мастер­ство, страстное желание души и твор­ческий дух. При­няв эту триаду, нам удалось психо­логи­чески достоверно рас­толко­вать рас­сказ Мастера о несчас­тной любви мастера и музы в отсут­ствие твор­ческого духа. На этой же основе мы истолко­вали встре­чу Бе­рлиоза, Бездомного и Воланда как историю души, эволюции лич­ности Автора. Опять же поселяется Воланд в булгаков­ской квартире №50 этажом выше, чем муза Пушкина.

Обнаружен­ная в 19 главе неявная ссылка на притчу о мудрых и неразумных девах как будто подтверждает эту же линию, необ­ходимость для музы сохранить свою страст­ность для жениха, то есть твор­ческого духа. Но вот вопрос, кто же является женихом в последующих главах Романа? По внешнему антуражу и косвен­ным аналогиям со свадьбой Маргариты Валуа получа­ется, вроде бы, Воланд. Имен­но он занимает место отстав­лен­ного мужа и направляет дей­ствия Маргариты.

Совпа­дений так много, что мы вынуждены приз­нать: Автор дей­ст­вите­льно поместил Воланда в нишу твор­ческого духа. Но при этом сам называет его «дьяволом» или «сатаной». Может быть, тако­во и взаправду отно­шение Автора к тому, кто обрёк жизнь писателя на муки творче­ства? Может быть, он считал, что дух творче­ства и дух раз­ру­шения – это одно и то же, или хотя бы близнецы? Ведь нас­тоящее творче­ство – это всегда раз­ру­шение рамок, штампов, выход за границы сложив­шихся стере­отипов. Булгаков­ский Роман более всех других является образцом вполне постмодернист­ской декон­струкции почти всех совре­мен­ных Автору фило­софских, религи­озных, эзотери­ческих систем. Другое дело, что на рас­чищен­ном от строи­те­льного и наносного мусора фундаменте, из про­шедшего испы­та­ние на про­ч­ность мате­риала раз­ру­шен­ных пристроек твор­ческий дух Булга­кова сразу же рождает но­вую, свежую архитектуру полной и стройной историософии. И смеётся над постмодернизмом тоже.

Давайте попытаемся поставить себя на место Булгакова, мыс­лен­но окажемся в атмосфере ру­бежа 1920-30 годов. Революцион­ная идея в кризисе, в рамках второй четверти Надлома пере­живает краткий период «реставрации». В среде твор­ческой обще­ствен­ности воз­родилась предреволюцион­ная мода на оккультизм, и она в прямом смысле готова снова заложить душу дьяволу ради успеха. И даже добива­ется этого в трид­цатые годы. В дневниках Елены Сергеевны есть эпизод: Булгаков после пер­вого чтения глав Романа делает пись­мен­ный опрос среди слушателей. Каждый должен написать на листочке, кем, по его мнению, является Воланд. Получив большин­ство ответов – «сатана», Автор ос­тался удовле­творён, но своего мнения так и не высказал. Сдаётся, что и в этом случае, как и с ви­ди­мым све­дением счётов с лите­ратурными про­тив­никами, Булгаков намерен­но заманивает лите­ратур­ную обще­ствен­ность в том направ­лении, куда она сама с удоволь­ствием готова двигаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Загробный мир. Мифы о загробном мире
Загробный мир. Мифы о загробном мире

«Мифы о загробной жизни» — популярный пересказ мифов о загробной жизни и загробном мире и авторский комментарий к ним. В книгу включены пересказы героических европейских, и в частности скандинавских, сказаний о героях Вальхаллы и Елисейских полей, античных мифов и позднейших христианских и буддийских «видений» о рае и аде, первобытных мифов австралийцев и папуасов о селениях мертвых. Центральный сюжет мифов о загробном мире — путешествие героя на тот свет (легший позднее в основу «Божественной комедии» Данте). Приведены и рассказы о вампирах — «живых» мертвецах, остающихся на «этом свете (в том числе и о знаменитом графе Дракула).Такие виды искусства, как театр и портретные изображения, также оказываются связанными с культом мертвых.Книга рассчитана на всех, кто интересуется историей, мифами и сказками.

Владимир Яковлевич Петрухин

Культурология / Образование и наука