Год быка--MMIX

Для меня тоже стала неожидан­ной слож­ность конструкции, скрытой в глубин­ных слоях смы­сла Романа. Но в случае полити­ческого заказа объясняется всё – и наличие полити­ческого подтекста, и использо­вание оккультной сим­волики с одновре­мен­ным скрытым осуж­дением оккультизма как «ку­чи навоза». Объяснимо видимое снижение образа Иешуа до роли бродя­чего народного целителя, и центра­льная роль Пилата, и благосклон­ность к образу чекиста Афрания. Но всё это в итоге пере­кры­ва­ется обраще­нием в глубоких слоях смысла к сим­волике притч Иисуса и парал­лелями с сюжетом канони­ческого Ново­го Завета.

Булгаков и в его лице Твор­ческий дух христианства пере­играл сатану на его поле – внешне по­хожими, но содержа­те­льно принципи­а­льно иными методами. Как говорил в подобных случаях че­ло­век с трубкой: «Любовь побеждает смерть». Эта штука си­льнее «Фауста». Другое де­ло, что резу­льтатов этой хитроумной победы Воланда над Коровьевым нам приходится ждать до той поры, пока не будет устранена угроза большой войны. Есть надежда, что уже недо­лго.

Осторожно, злая королева

После предыдущих открытий в автобиографи­ческих записях Булгакова пришлось ещё раз вни­ма­те­льно пере­читать его «Театра­льный роман». История с таин­ствен­ным мефистофель­ско­го облика Рудольфи, очевидно, отражает ту же трагикомедию, которая в более жёстком варианте отражена в си­но­псисе пьесы про «Ричарда первого». И здесь итальянская фамилия редактора, способного в усло­ви­ях СССР издать безнадёжно белогвардейского писателя, а потом внезапно исчезнуть за границу вслед за не менее таин­ствен­ными партнёрами. Во всяком случае, очевидно, что Роберто Бартини, а это был он, работал с талантливыми советскими писателями довольно бережно, что назы­ва­ется в бархатных пер­чатках. Однако, судя по про­ща­льной «пьесе», Булгаков сильно пере­живал это «добро­во­льное» со­тру­дниче­ство с богобор­ческой властью.

Ещё один момент мы упустили в про­шлый раз – в ненаписан­ной пьесе Ричард Ричардович по­является из тайного входа, устроен­ного внутри здания самой полити­ческой полиции. Речь идёт о ка­кой-то скрытой иерархии внутри системы. Соб­ствен­но, о необ­ходимости рас­крытия этой истори­чес­кой тайны Булгаков нам и сигнали­зирует, когда включает в парад гостей в 23 главе главу ОГПУ и его помощ­ника. Генрих Ягода оказыва­ется в ряду истори­ческих персонажей, которые были обвинены в преступ­лениях, которых не совершали. А ещё в ряду истори­ческих покро­вителей алхимиков.

Этот же сигнал: «осторожно, ложное обвинение!» – имеет зна­чение и внутри сюжета Романа. Булгаков ещё раз обращает наше внимание на то, что Коровьев увлечён­но врёт Маргарите в том, что каса­ется мужской части представ­ляемых гостей. Точнее, намерен­но повторяет напраслину, которую в своё время воз­вели на господина Жака или графа Роберта завистливые и малообразован­ные совре­ме­н­ники, либо злокознен­ные полити­ческие соперники. Впрочем, эта сквозная сюжетная линия начина­ется ещё в первой главе. Помните, Воланд сообщает как о главной цели своего прие­зда работу с руко­писями «чернокнижника» Герберта Аврилакского. Но упомянутый алхимик и писа­тель X века вовсе не был чернокнижником, а про­сто умным и необык­новен­но образован­ным для сво­его века учёным, полити­ческим и церковным деятелем.

Интерес Воланда к твор­ческой лич­ности римского папы Сильвестра II трудно объя­снить, если считать самого Воланда «чёрным магом» или даже самим сатаной. Но если придержи­ваться нашей изнача­льной гипотезы о том, что в булгаков­ском Романе так же, как в «Фаусте», речь идёт о судьбе ново­й гума­ни­тарной науки, то интерес к трудной судьбе предше­ствен­ников на этом трудном пути по­знания стано­вится понятен. Не ждёт ли творца ново­й науки такая же судьба?

Теперь можно плавно пере­йти к мотивации Коровьева. Ему-то зачем повторять для Маргариты страшные сказки давно про­шедшей эпохи? В чём его интерес? Этот вопрос тоже оста­нется без ответа, если, как раньше, считать Воланда и Фагота союзниками, а не соперниками. А вот, если придержи­ваться гипотезы, что Коровьев – это слегка изменив­ший внеш­ность, но не сущ­ность муж Маргариты, то сцена встречи гостей на лестнице сразу приобретает глубину и драматич­ность:

«– Очаро­ва­тельнейшая и солиднейшая дама, – шептал Коровьев, – рекомендую вам: госпожа Тофана, была чрезвычайно популярна среди молодых очаро­ва­тельных неаполитанок, а также жи­тельниц Палермо, и в особен­ности среди тех, которым надоели их мужья. Ведь бывает же так, королева, чтобы надоел муж.

– Да, – глухо ответила Маргарита…»