Год быка--MMIX

Именно эволюция историософских взглядов Азимова по ходу написания книги является под­линным содержанием Трилогии. Однако прописана эта сквозная линия скупыми средствами, и раз­глядеть ее под типично голливудскими картинками «звездных войн» и «пришествия терминаторов» так же непросто, как графический эскиз большого мастера на картине, раскрашенной подмастерьями для невзыскательного, но богатого заказчика. Азимов явно не хочет отпугивать массового читателя излишней философией, однако для читателя, способного к самостоятельному мышлению, заданные автором реперные точки достаточно легко соединяются между собой в схематический рисунок. Такими точками опоры являются последовательность «селдоновских кризисов» и сама изначальная конструкция развития Первой Академии по скрытому замыслу.

Поэтому можно утверждать, что главное (для Азимова и для нас) содержание Трилогии содер­жится в самой форме Трилогии, разбитой на цепь взаимосвязанных эпизодов. Однако и в самом тек­сте есть неяркая, но устойчивая сквозная линия, связанная с желанием самых умных людей Первой Академии понять, реконструировать замысел Селдона и методы психоистории. Эта линия весьма точно отражает интеллектуальный интерес самого Азимова в период написания Трилогии – поиск оснований и гипотетической методологии будущей науки или науки будущего «психоистории».

В этом состоит главная параллель Трилогии с булгаковским Романом. Причем у Булгакова тоже завлекательная внешняя форма книги служит вовлечению и массового, и мыслящего читателя, но историософская линия пролегает намного глубже. Взаимодействие с первоисточниками и с после­дователями заложено на бессознательном уровне древних символов. Азимов же начинает свои худо­жественные поиски на основе сознательного, рационального освоения первоисточников. Этому осво­ению наличного интеллектуального пространства фактически посвящена вся первая книга Трилогии. В ходе работы над нею писатель успевает освоить весь доступный историософский задел современ­ной мысли, начиная от Канта.

Азимов начинает свой поиск с сугубо картезианской позиции социально-экономического детерминизма, которая объединяет все ведущие идеологии ХХ века – либерализм, марксизм и даже фашизм. (Разница между идеологиями состоит лишь в провозглашении «авангарда» социального развития – передового класса или передовой нации, или в комбинации). Я уже показал выше, что само определение Азимовым «психоистории» как раздела высшей математики восходит к картезиан­скому детерминизму.

Вот как определяется «Психоистория» в «Галактической Энциклопедии» в 4 главе первой книги: «…как раздел математики, изучающий реакции человеческих сообществ на определенные социальные и экономические стимулы. …Основное во всех этих определениях – безоговорочное приня­тие того, что человеческое сообщество велико для того, чтобы статистическая обработка данных давала достоверные результаты.» /Азимов А. «Академия. Первая трилогия» - М.: Эксмо, 2009, с.18/.

Ну что здесь можно сказать. Молодой магистр химии сам признается нам, что в начале пути был полным профаном в математике, и тем более в социальных науках. Но лишь талантливый ди­летант, не отягощенный грузом чужих ошибок и заблуждений, и может взяться за решение задачи такого масштаба.

Соответственно изначальному уровню понимания автора и сам основоположник Гэри Селдон выглядит шарлатаном от науки вроде Фоменки: «Мое предсказание основано на математических расчетах. Здесь нет никаких личных суждений…» /там же, с.32/. Другое дело, что этот голливудский ляп Азимова можно, при нашем горячем желании, истолковать как нежелание Селдона раскрывать не только имперскому следствию, но и коллегам по Первой Академии сам факт обладания фундамен­тальной моделью, проверенной на практике. А практической проверкой как раз и стало влияние Селдона на решение имперских властей. Эти выводы неявно вытекают из реперных точек художест­венного исследования, но не из явного описания.

Впрочем, наличию двух уровней понимания в одной личности – сознательного внешнего и интуитивного внутреннего мы, благодаря Булгакову, уже не удивляемся. В каждой творческой личности сочетается сознательная ипостась мастерства с тем или иным духом-наставником, который неспешно направляет творчество и духовный рост мастера.