Год быка--MMIX

Вот честное слово, лично я заметил это указание Автора на точное время дей­ствия лишь после того, как раз­гадал общий секрет экономиста Поплавского и буфет­чика Сокова. Однако заметим, что этим указа­нием времени оканчива­ется не то­лько глава, но и первая часть Романа. То есть предше­ству­ющие события в нехорошей квартире от про­буж­дения Лиходеева и вплоть до визита буфет­чика, а также события в Варьете и вокруг него составляют единый смысловой слой. Нужно так понимать, что эти события как-то должны были предуготовить последу­ющие события, связан­ные с Маргаритой и воз­враще­нием мастера.

Этот скрытый смысл нужно будет ещё обдумать, а пока заметим, что имен­но в 1994 году про­изошёл всплеск ново­го интереса к Роману. Все три попытки сим­воли­ческого толко­вания, от которых мы оттолкнулись, были в своих первых версиях написаны в 1994 году. В том числе статья в при­ло­же­нии к «Новой ежедневной газете» в мае 1994 года, где впервые была высказана гипотеза о ви­зионер­стве Булгакова, предви­дении им будущих событий. Почти все примеры «послетипов», кроме Поп­лав­ского взяты имен­но оттуда. Добавлю, что моё отно­шение к Роману и Автору изме­ни­лось тогда же, в 1994 году, а вместе с этим под влия­нием Воланда – и моё мировоззрение. Хотя прави­льнее будет утверждать, что и новый взгляд на мир, и новый интерес к Булгакову имеют своей причиной предше­ству­ющие 1994 году бурные события на сцене нашего по­ли­ти­ческого театра, включая раз­вал Союза, мо­шен­ни­че­скую при­ватизацию и рас­стрел Белого дома. Поэтому в некотором смысле нельзя не приз­нать осо­бый вклад на­шего полити­ческого Варьете в про­цесс научного познания природы человека.

Разуме­ется, приведен­ные выше примеры далеко не исчерпывают список совпа­дений и интер­претаций, связан­ных с 1990-ми годами. Но чтобы более полно рас­шифро­вать сюжеты этих глав, нам нужно понять скрытую природу мисти­ческих персонажей – таких, как Беге­мот или Азазелло.

Маски полити­ческого театра

Дово­льно успешное истолко­вание первой главы, как и образов «романа в романе», уже потихо­нечку приучило нас к одной важной идее. Дей­ству­ющие лица нашей сатири­ческой драмы суть не про­сто кол­лектив­ные образы, а объектив­но суще­ству­ющие в глубинах психики людей духовные сущ­но­сти, которые сосуще­ствуют и борются друг с другом за влияние на лич­ности людей. Каждому сооб­ще­ству – про­фес­сиона­льному сословию или же городу присущ некий ав­тономный дух, обита­ющий в каждой лич­ности из этого сообще­ства. Так что границы, определяющие соци­а­льную структуру, про­легают не между людьми, а внутри каждой лич­ности. Доста­точно очевидно, что источником универ­са­льной идеи, «зерном истины», из которого вырастает эта аксиома, послужила христиан­ская идея цер­кви как собрания людей, объединён­ных присут­ствием в их лич­ности Христа.

Дей­ствующими лицами истории, а значит и совре­мен­ной политики, являются не цари или ге­рои, а эти самые эгрегоры, демо­ны, духи. Политики – это всего лишь актёры полити­ческого театра, олице­творяющие эти неви­димые сущ­ности. Или может быть даже – это театра­льные маски, которые духи времени или места надевают для общения друг с другом. Поэтому некоторые персонажи нашего Романа порою меняют обличье. Например, кот Беге­мот иногда превраща­ется в толстяка, а Коровьев меняет фамилию. Не говоря уже об искус­стве пере­воплощения самого Воланда.

Кажется, мы уже привыкли и к тому, что Воланд – вовсе и не сатана, а Твор­че­ский дух, объ­единя­ющий особое сообще­ство людей – философов, музыкантов, поэтов, писателей, учёных. В отли­чие от других ипос­тасей лич­ности этот дух-путеше­ствен­ник лишь иногда посещает квартиры в своей обители №302-бис. Впрочем, мы ещё при обсуж­дении изнача­льной дионисийской формы Романа мог­ли бы догадаться, что главным героем этого представ­ления является он, Твор­ческий дух!

В отно­шении Фагота мы также уже успели высказать догадку, что это надев­ший дру­гую маску Фауст, то есть есте­ствен­нонаучное сообще­ство со всеми его фокусами, талантами и дур­ны­ми привыч­ками. Во всяком случае, фокус Фагота с «червонцами» не что иное, как повторение пер­вой картины второй части «Фауста». Да и само представление в Варьете родом оттуда же.

Подлин­ную природу Азазелло как про­фес­сиона­льного сословия спец­службистов тоже скрыть невозможно – её выдают не то­лько способ­ности и повадки, но также подчёркнутый имидж голово­реза при похва­льной самодисциплине и лояль­ности. Что каса­ется Беге­мота, то его имидж тоже вы­даёт его с головой и усами: с самых давних времён жирный кот остаётся сим­волом нуво­риша, хоть «нового рус­ского», хоть древнего египетского.