Год быка--MMIX

Восьмая глава, как можно было бы уже догадаться, должна быть посвящена сим­волике Откро­вения, так же как седьмая – сим­волике Закона. Однако, как мы убедились, на предыдущей стадии не было однозначной, стати­ческой картины. Наоборот, про­исходило дей­ствие, про­цесс пере­хода из сос­тояния раз­де­лён­ности и беззакония к более совер­шен­ному состоянию наве­дения порядка и торже­ства законо­мерного «правосудия». Поэтому логично предположить, что на вос­ьмой стадии мы не сразу по­лучим готовый ответ, а увидим про­цесс приведения Бездомного в иное состояние, необ­ходимое для полу­чения откро­вения. Доста­точно отчётливо показаны необ­хо­димые моменты этого превращения – внешнее смирение, обновление одежды (символика знания), очищение, молчание, подчинение логике про­цес­са, внутрен­нее примирение и согласие, стремление к покою.

Любое откровение, будь то поэти­ческое, религи­озно-фило­софское или научное – дело сугубо интимное, глубоко внутрен­нее. Потому дей­ствие 8 главы про­исходит не в многолюдной квартире №50, став­шей синонимом «Дома Грибоедова». Что же каса­ется сумас­шедшего дома, то есть, пар­дон, клиники доктора Стравинского, то с помощью этой ал­легории Автор, скорее всего, изобразил новую реинкарнацию твор­ческого духа, конкретную лич­ность. Однако на дан­ной стадии раз­вития в лич­но­сти буду­щего творца ново­й науки господ­ствует вовсе не твор­ческий дух, а какая-то иная нрав­ствен­ная ипос­тась, которую Автор скрыл за псевдонимом «доктор Стравинский».

Само по себе использо­вание известной фамилии наводит на парал­лель с Берли­о­зом, тем более что Иван неско­лько раз специ­а­льно напоминает: «не композитор». И доктор Страви­нский тоже не ко­мпозитор. Берлиоза и Стравинского связывает то­лько судьба Ивана, поэтому парал­лель между ними должна означать, что Стравинский – такой же наставник для Ивана на ново­й стадии его станов­ления, каким был Берлиоз в самых первых главах. Берлиоз питал своего ученика молочной кашей гума­ни­тарной эрудиции. А чем потчует Ивана Стравинский? Очевидно, пыта­ется обучить его строгой рацио­на­льной логике. В этом смысле вла­дение доктора латынью и воз­никшая парал­лель с римским наме­ст­ником тоже может иметь сим­воли­ческий смысл. Поско­льку в Новом Завете Рим употребляется как синоним рационализма подобно тому, как Египет сим­воли­зирует мате­риализм.

Однако, почему имен­но Стравинский, а не Чайков­ский или Мусоргский? Всё же у Автора был доста­точно широкий выбор фамилий композиторов, а Стравинский среди них стоит неско­лько особ­няком. Он знаменит тем, что, опираясь на народные традиции, очищая и выделяя из них отде­льные элементы, осуще­ствил новаторский подход к форме музыка­льных про­изве­дений, причём имен­но на рациона­льной основе. В таком случае, примени­те­льно к про­цес­су станов­ления ново­й науки, а судьба Бездомного – это и есть судьба нового учения, речь может идти о научном откро­вении – синтезе но­во­й теорети­ческой модели на основе рациона­льного пере­осмыс­ления и очищения от лишнего какой-то научной традиции или даже неско­льких эмпири­ческих учений.

Как минимум, одну из таких изнача­льных эмпири­ческих систем мы уже знаем – это этнология Льва Гумилёва. Однако про­цесс рож­дения ново­й научной модели про­исходит не где-нибудь, а в пси­хиатри­ческой клинике, а сам доктор Стравинский – скорее психо­лог. Так что олице­творяемая Стра­винским рациона­льная критика должна, как минимум, опи­раться на фундамент совре­мен­ной аналити­ческой психо­логии. Об этом мы тоже уже говорили – о совпа­дении многих моментов гумилёвского этногенеза и стадий раз­вития лич­ности по К.Г.Юнгу.

Пользуясь подсказками Автора, мы обна­ружили скрытую основную идею 8 главы – очищение рациона­льной критикой несовер­шен­ного знания для синтеза универса­льной модели. Теперь можно про­верить эту идею через уже привычную для нас сим­волику. При поступ­лении в клинику Иван, то есть наша молодая наука, были одеты в «разодран­ную беловатую толстовку» и «белые полосатые кальсоны». Одежды, то есть знания ново­й науки были несовер­шен­ны, «разодраны», то есть не вполне связны. И белые полосы пере­межались с тёмными фрагментами, в том числе мифологи­ческими. Такая характеристика вполне уместна для теории этногенеза Льва Гумилёва, при всём к нему уважении.