Год гиен

В доме Хетефры Семеркет принялся систематически описывать имущество жрицы в поисках того, что помогло бы узнать ее ближе и таким образом выяснить, кто мог бы быть ее врагом.

В спальне чиновник нашел сундук, спрятанный под одеялом, на котором лежала Сукис. Попросив убраться слегка обиженную кошку, он отнес сундук в гостиную и поднес к лучу света, падающему из высокого окна. На крышке черные вороны из агата летели через виноградные лозы, хватая кисти из ляпис-лазури. Оборванные виноградные листья, выполненные из грушевого дерева, лежали на земле, а под ними мыши и жуки-скарабеи дрались за оброненные воронами виноградины.

Семеркет затаил дыхание, пробежав пальцами по инкрустированному дереву и камням. Чем больше он смотрел на сундук, тем больше проникался благоговением — не только потому, что вещь переливалась всеми цветами и была превосходно сработана. Лишь взгляд художника мог ухватить такую сцену!

Этот сундук был целой поэмой — печальной поэмой. Тут не просто изображалась обычная сельская сценка — картина повествовала о самой жизни, о том, как красота и совершенство неизменно разрушаются атакующим их хаотическим злом.

Вертя в руках сундучок, Семеркет увидел иероглифы внизу панели, инкрустированные слоновой костью на темном дереве: «Я, сей сундук, принадлежу Хетефре. Сделал меня Дитмос, ее муж, фараонов плотник».

Семеркет на мгновение представил себе, как Дитмос урывал минутку-другую от вечерней работы, чтобы сделать подарок жене. Было сразу видно, что плотник вложил в этот сундук всю свою любовь к жене и что он предвидел наступление того времени, которое отберет у них мгновения счастья.

Чиновник подумал о вещах, которые сам он дал Найе во время их женитьбы. Среди них не было ничего столь прекрасного, как этот ящик. Он вспомнил, как однажды жене захотелось иметь редкий цветущий кактус, который рос в пустыне на высоком утесе. Но он не захотел карабкаться за ним на такую высоту.

Семеркет осторожно поставил сундук обратно в угол комнаты.

Когда до него донеслись вечерние звуки и повеяло прохладным воздухом пустыни, он подивился тому, что судьба занесла его в это место. То был зачарованный город, где красота являлась законным платежным средством. Самое странное, что строители гробниц воспринимали это как должное, — как другие египтяне воспринимают колодезную воду или хлеб.

Семеркет почти надеялся, что не найдет среди них убийцы жрицы. Если же найдет, ему останется только сыграть роль, изображенную на крышке сундука Хетефры — роль ворона, который портит виноград, убивает совершенство. Строители гробниц жили в изоляции, созданной их привилегиями и уверенностью. Если убийца находился среди них, чиновнику наверняка суждено стать порывом ветра, который разрушит эту изоляцию.

Встревоженный Семеркет подхватил кошку, и она угнездилась у него на руках, успокаивая его своим мурлыканьем.

* * *

Когда рассвело, Семеркет направился к башне меджая Квара и увидел, что тот, раздевшись, присел у ее подножия и плещет на себя воду из кувшина. Чиновник уже успел понять, сколь священной является вода для деревни строителей гробниц. Ведь рядом с Великим Местом не было ни колодцев, ни ручьев; земля была суха, как мумии, которые лежали там в гробницах. Каждый день караваны ослов привозили строителям гробниц воду по крутой тропинке, идущей от далекого Нила.

— Вижу, чистоту ты ценишь больше утоления жажды, — дружелюбно сказал Семеркет, приблизившись к меджаю.

Квар встал, вытираясь тряпкой.

— А это вас удивляет? — спросил он. — Что «грязный нубиец» по утрам утруждает себя умыванием?

— Я такого не говорил, — ответил Семеркет.

Стражник фыркнул:

— Но подумали, как и все египтяне.

Лицо Семеркета по-прежиему хранило вежливое выражение:

— Я тебе завидую, раз ты знаешь, что думают все египтяне. Это должно сильно упрощать тебе жизнь.

Квар быстро оделся, затянул ремни доспехов и застегнул шлем. Закончив облачаться, он осторожно взглянул на Семеркета.

— Что вам от меня надо?

— Хочу показать тебе кое-что в Великом Месте.

Ухмылка нубийца стала почти издевательской.

— Еще одного царевича-невидимку на летающем ковре?

— Кое-что поинтереснее, — ответил Семеркет. И холодно добавил:

— Если тебе повезет, это поможет сохранить твой пост.

Квар потянулей за копьем и кивком велел чиновнику указывать дорогу.

Когда они прошли мимо утесов из красного песчаника и очутились в долине, их встретила тамошняя неестественная тишина. Они зашагали по тропе, и камешки, вырвавшиеся у них из-под ног, скатились в долину внизу с таким шумом, с каким могли бы обвалиться валуны. На звук немедленно отозвались на башнях меджаев, стоявших вокруг утесов. По меньшей мере, семь стражей спустились вниз с копьями в руках, чтобы понаблюдать за Кваром и Семеркетом с разных точек вокруг долины. Нубиец помахал им копьем.

Убедившись, что непрошенные гости — не враги, меджаи снова вернулись на свои башни, а Семеркет и Квар в молчании продолжали путь.

Гадюки, греющиеся на солнце на камнях, шипели на людей, когда те проходили мимо, или уползали в укромные расщелины. Перед путниками бежали скорпионы.