Год и один день

Хоуп задумалась. А как она справлялась бы с болезнью Аннетт? Молила бы бога, чтобы он позволил ей забрать всю боль себе, конечно. Смерть – это одно дело, а горе – совсем другое. Первое окончательно и неоспоримо, второе – коварно. Горе таится где-то на заднем плане, дожидаясь подходящего момента для броска, а потом хватает тебя за горло и душит. Это жгучее чувство бессильной ярости, ощущение, что происходит нечто слишком ужасное и оттого непредставимое. Смерть – лишь милосердная сестра злобного, беспощадного и всепоглощающего горя.

– Как же больно, – рыдала Софи, – просто невыносимо. Я не могу вынести эту боль! Не могу.

– Знаю, знаю. – Тоби протянул к ней руку. – Мне тоже больно. Иногда настолько, что невозможно дышать.

– Я не хочу без него жить! – Софи произнесла это с такой уверенностью, что Хоуп невольно вздрогнула, как от удара.

Она перевела взгляд на Меган: та сидела, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. Она не сказала ни слова с тех пор, как Олли убежал с площади и привел их сюда. Как узнать, что творится у нее в голове? Быть может, она сейчас слышит отголоски какого-то своего давнего горя? Хоуп вспомнила, что говорил Олли в баре – каким безучастным голосом рассказывал о своих чувствах к Меган. Словно все это произошло много лет назад.

– Да, не хочешь, – твердил Тоби, стискивая ладонь Софи. – Но ты должна. Ты должна жить – ради Робина! Он бы не хотел, чтобы ты сдалась. Ты ведь и сама это знаешь.

Огромные глаза Софи распахнулись еще шире. Снег теперь валил не сплошной стеной, и Хоуп увидела, что они налиты кровью.

– Знаю, – наконец тихо проронила она и кивнула, все еще прижимаясь к груди Олли. – Но без него я сломалась. Во мне теперь нет какой-то жизненно важной детали. Я… – Она стала подыскивать слово. – …безнадежна.

Софи вновь зарыдала – собственное открытие застало ее врасплох. В ту ночь на Карловом мосту горе больше не таилось – оно плясало, скаля зубы и потирая ладони в предвкушении пира.

В какой-то момент Олли очень медленно поднял руки и позволил Тоби занять свое место рядом с Софи. Та сперва помедлила, но потом все же обняла его, сцепив пальцы за спиной, и они заплакали вместе.

Олли посмотрел на них, затем перевел взгляд на Хоуп с Аннетт и наконец – на Меган. У него был изнуренный вид. Меган с трудом поднялась на ноги, и несколько секунд они просто стояли и смотрели друг на друга. Меган хотела что-то сказать, но Олли покачал головой. Хоуп подумала, что слова сейчас ни к чему. Им просто нужно быть здесь – для Софи и Тоби, и друг для друга.

Хоуп подняла голову и сквозь парящие вокруг хлопья снега разглядела желтую монетку луны. Какими маленькими, должно быть, они кажутся оттуда, какими крошечными и незначительными выглядят на фоне огромного, постоянно меняющегося мира. Но то, что происходило с ними сейчас, вовсе не было маленьким и уж точно не было незначительным. Они все приехали в Прагу, желая найти ответы, и город исполнил это желание единственно доступным ему способом: он свел их вместе.

48

Меган еще никогда не было так холодно.

Пальцы рук заледенели, а ноги превратились в ледышки и грозили от малейшего прикосновения разлететься на тысячу осколков. Прислонившись спиной к ограждению моста, Меган дрожала всем телом, а сейчас, когда они снова двинулись в путь, на смену дрожи пришло онемение. Холод пробирал до самых костей и вымораживал все внутри. Поясницу ломило, она горбилась и на ходу вжимала голову в плечи.

Олли шел впереди, но чуть поодаль от Тоби, который нес на руках Софи. Хоуп и Аннетт шли последними, держась за руки и присмирев от важности, громадности происходящего. Меган вновь и вновь прокручивала в уме эту сцену – когда Олли поймал прыгнувшую с моста Софи. В один кошмарный миг Меган показалось, что сейчас он тоже упадет в реку. Господи, как она была слепа и глупа! Мысль о том, чтобы потерять Олли, была совершенно противоестественной и чудовищной…

Когда она думала о Софи, ей сразу скручивало живот, а в ушах опять начинали звучать истошные вопли. Оставалось лишь догадываться, что сейчас переживала бедная девочка… Вместе с тем Меган испытывала странную благодарность за то, что стала свидетелем ее горя. Софи любила Робина больше всего на свете, даже больше самой себя, но потеряла его. Зачем же Меган своими руками выталкивает Олли из своей жизни, когда вот он, рядом, живой и невредимый? Как можно быть такой глупой – ведь каждому ясно, что нет ничего важнее этой любви, которую она чувствует и в которой теперь абсолютно уверена?

На мосту она почти призналась Олли, почти сказала: «Люблю тебя». Но он остановил ее – покачал головой. Конечно, время было неподходящее. Но ведь не бывает неподходящих моментов для признания в любви! Каждый хочет это услышать, верно? Даже если ты сам не любишь человека, слышать такое все равно приятно.