Год, когда я всему говорила ДА

Я НЕ любила себя.

Не знаю, изменилась бы я когда-нибудь, если бы Делорс не произнесла свои шесть слов и не случился бы год «Да».

Так что – да.

Теперь я умею принимать комплименты. Благодарить. Улыбаться.

Но теперь у меня есть эта новая цель. Я ее хочу.

Круть.

Я хочу ощущать, что вольна куражиться сколько угодно.

Я решаю: да, стремиться к этому – нормально.

– Если можешь привести доказательства, то это не хвастовство, – каждое утро шепчу я себе, стоя под душем. Это моя любимая цитата из Мухаммеда Али. Али изобрел современный кураж.

Я направляю себя на курс к полномасштабной кру́ти.

Люди вокруг меня мгновенно замечают эту перемену.

Трое моих ближайших друзей с наслаждением ее анализируют.

Скотт говорит мне, что это поразительное зрелище. Он говорит, что я стала больше разговаривать. Что прежде я была молчуньей. Что ему это во мне нравится.

Зола объявляет:

– Твоя энергетика изменилась. Изменилось то, чем ты наполняешь помещение.

Гордон говорит, что я стала выглядеть счастливее. И моложе. Он считает, что у моей клиентки будет больше знакомств.

Я определенно ощущаю разницу. Это и пугает, и веселит. Мысленно я стараюсь быть настолько высокомерной, нескромной и наглой, насколько возможно. Я стараюсь занимать столько места, сколько мне нужно занять. Не умалять себя, чтобы кто-то другой чувствовал себя лучше. Я позволяю себе бесстыдно и комфортно быть самым громким голосом в компании.

Я никогда не бываю просто везучей.

Я очень стараюсь думать, что я особенная, любить себя, быть своевольной.

Я стремлюсь к кру́ти.

Мужчины постоянно это делают. Хватай комплимент и беги. Они не умаляют себя. Они не извиняются за то, что сильны. Они не принижают свои достижения.

Круть, как я выясняю для себя, – это новый уровень уверенности. Теперь я вижу так много замечательных качеств в себе и окружающих меня людях! Словно раньше, прячась, беспокоясь и оставаясь несчастной, я не смотрела на людей вокруг и не видела, насколько они на самом деле одарены и восхитительны. Во мне наверняка не было ничего такого, что могло быть для них позитивным, воодушевляющим или вдохновляющим. Уж точно не тогда, когда я так старательно пряталась и пыталась быть маленькой или вовсе пустым местом.

Я начала думать, что мы подобны зеркалам. Что ты есть, то и отражают тебе обратно. Когда видишь что-то в себе, то можешь увидеть это и в других, а то, что другие видят в тебе, они могут увидеть и в себе.

Это глубокая мысль.

Или глупая.

Какой бы она ни была, все равно все сводится к Чудо-женщине. Встаешь вот так в эту позу – и через некоторое время начинаешь чувствовать себя как Чудо-женщина, и люди начинают смотреть на тебя и ВИДЕТЬ Чудо-женщину. И это заставляет их приободряться, когда они рядом с тобой.

Людям нравится быть рядом с цельными, здоровыми, счастливыми людьми.

Да-да-да.

На днях я лежала на траве, наблюдая, как носятся по двору две мои младшие, Эмерсон и Беккетт. На головах у них были светло-голубые вязаные супергеройские шапочки из «Холодного сердца», которые смастерила для них моя сестра Делорс. Да, я знаю, что никаких супергероев в «Холодном сердце» нет, но я переживала экзистенциальный кризис, связанный с принцессами, феминизмом и нормализацией образов, которые видят мои дочери. Меня мучил вопрос, почему все белье для девочек с супергеройскими мотивами, встречающееся в магазинах, только розового цвета, в то время как ни одного розового костюма у супергероев нет, и…

Слушайте, они носят светло-голубые супергеройские шапочки из «Холодного сердца», потому что я сказала им, что Анна – это юная супергероиня с чернокожей сестрой – но она отсутствует, правя другими странами, потому что, знаете ли, у нее есть работа. Вы воспитываете своих детей по-своему. Я буду делать это по-своему.

Эмерсон издает рев, подражая реактивному самолету. Беккетт все кружится и кружится, потом бежит, воздев свои еще не совсем двухлетние пухленькие ручонки в воздух, кудрявые волосы полощутся за спиной. Потом Беккетт замирает. Смотрит на меня.

– Мама, – говорит она, широко улыбаясь. Беккетт всегда улыбается. – Мама, я ве-ероятная!

Эмерсон на секунду останавливается, чтобы выкрикнуть поправку:

– НЕ-вероятная! А зато я – ТРЯСАЮЩАЯ!

А потом?

Они вовсю куражатся.

Беккетт снова начинает кружиться. Эмерсон снова подражает самолетным звукам. Их голубые шапочки-вуальки пляшут по ветру.

«Вот бы нам всем было по два, по три года», – думаю я.

Они никогда не извиняются за свое великолепие. Они не умаляют себя ради кого-то. И тоже придумывают собственные слова.

Это трясающая веероятная круть.

Я разразилась хохотом. Я была счастлива.

Я счастлива.

Да-да-да.

Когда приходит время снимать мою роль в «Проекте Минди», я готова. Я собираю весь кураж, сколько его у меня есть.

Я с ног до головы умащаюсь крутью.

А потом направляюсь на съемочную площадку. И дальше – вихрь.