Я боролась с желанием залечь в кровать с «Доктором Кто» и коробкой шоколадно-мятного печенья. Мне хотелось «телячьей практики». Впервые за долгое-долгое время мне захотелось бесчувственности.
Когда пришло время мерить платья для грядущего вечера, Дана стояла надо мной, а я лежала, свернувшись клубочком, на диване.
– Кажется, я не смогу этого сделать. Я больна. Я умираю.
Дана ничего не сказала. Ни слова. Она постояла надо мной, а потом – как раз когда я начала думать, не начинает ли Крис номер один вести семинары по теме «Как заставить Шонду шевелить задницей», – начала распаковывать платья. Поразительно прекрасные вечерние платья.
Нет необходимости в семинарах. Оказывается, именно так можно «заставить Шонду шевелить задницей».
Позднее на той же неделе. Платье висит на дверце шкафа. Я пытаюсь вспомнить, как проводится «телячья практика». Говорю Сэнди, что не могу поехать на вручение. Мне слишком одиноко. Она говорит мне, что я поеду. А потом советует позвать еще людей. Позвать
– «Одиноко»! – фыркает она и качает головой, дивясь моей глупости. Словно хоть когда-нибудь в моем случае можно было говорить об одиночестве.
Утром перед торжественной церемонией в КПЧ я пишу свою речь. Вечером чувствую себя уязвимой, стоя на сцене. Ощущение такое, будто я вырвала станицу из своего дневника и читаю ее вслух. И все же именно эти слова я и хочу сказать.
Вот она, эта речь.
РЕЧЬ ДЛЯ «КАМПАНИИ ЗА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА»
14 марта 2015 года
Лос-Анджелес, Калифорния
ВЫ НЕ ОДИНОКИ
Я была писателем еще до того, как выучила буквы.
Я записывала истории на диктофон, который включала моя сестра Сэнди. Потом пыталась заставить маму напечатать их. Было мне тогда, пожалуй, года три. А уж когда я выучила буквы – сочинительство открыло передо мной
Ничто иное не создает этого уникального гула в моем мозгу, этого особенного путешествия в страну воображения. Сочинительство было… ну, для меня это было все равно что впервые сесть за рояль и осознать, что я всегда умела играть. Сочинительство было моей мелодией. Сочинительство было мной. Сочинительство – это была
В школьные годы я день за днем вела дневники. Они у меня сохранились. Маленькие книжечки в тканевых обложках, потрепанные и полинялые. Они лежат в коробках у меня на чердаке – штук двадцать. Кажется.
Книжечки, заполненные надеждами, мечтами, историями и болью.
Позвольте мне описать себя в детстве: очень умненькая, слишком пухленькая, невероятно чувствительная, ботанистая и болезненно застенчивая. Я носила очки со стеклами толстыми, как бутылочное донышко. Две туго заплетенные косички свисали по бокам моей головы – эта прическа мне совсем не шла. И вот главное условие: часто я была единственной чернокожей девочкой в своем классе.
У меня не было друзей.
Нет ничего злее, чем стая человеческих существ, которая сталкивается с тем, кто от них отличается.
Я была очень одинока.
Так что…
Я писала.
Я создавала себе друзей. Я давала им имена и выписывала их портреты во всех подробностях. Я придумывала для них истории, дома и семьи. Я писала об их вечеринках, свиданиях, друзьях и жизни, они были для меня настолько реальными, что…
Видите ли, «Шондалэнд», воображаемая страна Шонды, существовала с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать лет.
Я построила ее в своем сознании как место для хранения моих историй. Безопасное место. Пространство для существования моих персонажей. Пространство, где могла существовать Я САМА. До тех пор, пока я не покончу с этим клятым подростковым возрастом и не смогу сбежать в большой мир и быть собой.
Менее изолированной, менее маргинальной, менее невидимой в глазах своих сверстников.
До тех пор, пока я не смогу найти своих людей в реальном мире.
Не знаю, заметил ли это кто-нибудь, но я всегда пишу только об одном – об одиночестве. О страхе быть одиноким, о желании не быть одиноким, о попытках найти своего человека, удержать своего человека, убедить своего человека не оставлять нас в одиночестве, о радости быть со своим человеком и, таким образом, больше не быть одиноким. О трагедии, когда тебя оставляют в одиночестве. О потребности слышать слова: «
Фундаментальная человеческая потребность одного человека – слышать, как другой человек говорит ему: «Ты не одинок. Ты видим. Я с тобой».
Репортеры и «твиттеры» часто спрашивают меня, почему я так рьяно вкладываюсь в «разнообразие» на телевидении.
«Почему так важно присутствие разнообразия на TV?» – спрашивают они.
«Почему так важно добиваться разнообразия?»
Право, я терпеть не могу слово «разнообразие». Оно предполагает нечто… иное. Словно это нечто… особенное. Или редкое.
Словно есть что-то необычное в том, чтобы рассказывать на TV истории с участием женщин, цветных и ЛГБТК-персонажей.
У меня есть другое слово:
Я нормализую TV.