Год красного дракона

И когда мы смотрели, как лихо Великий князь Артанский Серегин орудовал на Руси в смутные времена Лжедмитриев и семибоярщины, это убеждение в нас только окрепло. В те времена на Руси все было так запутано и перемешано, что, казалось, не было для страны хороших вариантов. Но товарищ Серегин, где мытьем и катанием, где пинками и затрещинами, привел ситуацию к полному прояснению, не отрубив при этом ни одной головы, а все больше утаскивая негодяев к себе на базу для последующего допроса и разбора полетов. А Васька-то Романов, который Лжедмитрий Первый -он всех обманул: и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, - а вот от нашего брата летучего мыша уйти не смог. Но и его Артанский князь смертию казнить не стал, а повелел перед патриархом Иовом и всем честным московским народом повиниться в своих грехах и преступлениях. За это смертная казнь данному персонажу была заменена на ссылку голым и босым в отдаленный мир каменного века на необитаемый остров в компании проштрафившихся по тому же делу таких же голых баб. Зато семейство Мнишеков товарищ Серегин истребил в полном составе, одну лишь Маринку взял за шиворот и бросил в гарем к Ваське - мол, ешь теперь то, чего заварила. Хотя, надо сказать, для самой панны Мнишек этот исход был гораздо гуманнее, чем в нашем прошлом, когда Васины родичи повесили ее трехлетнего сына в ошейнике, из-за чего тот, умирая, мучился три дня, а саму Маринку заморили голодом в Круглой башне Коломенского кремля, которую с тех пор прозвали Маринкиной.

Вряд ли судьба семейства Мнишеков была причиной того, что польский король Сигизмунд взбеленился и бросил на схизматиков-московитов свое коронное кварцяное²² войско, подкрепив его ополчением из запорожских казаков. Но тут при маленьком селении Березна польская коса с размаху налетела на русский камень. Всякая всячина, набранная из отдельных городовых стрелецких рот, ратников посохи и конного дворянского ополчения, которая выступила из Москвы навстречу интервентам, при подходе к полю битвы обратилась в обученную и хорошо слаженную регулярную армию, ибо учить и тренировать, как оказалось, товарищ Серегин умеет не хуже, чем воевать самостоятельно. Была та битва жестока, кровава и упорна, русские после нее остались стоять на поле боя при весьма небольших потерях, а остатки разбитой польской армии, незначительные числом, бежали сломя голову туда, откуда пришли. И главными героями того дня оказались не Артанский князь и его остроухие бой-бабы (хотя они тоже приняли участие в сражении, а Михаил Скопин-Шуйский, Петр Басманов и солдаты новой русской регулярной армии), артиллеристы, стрелки и копейщики, напрочь разметавшие пришедшую на Русь чужеродную силу. И только в самом конце сражения, когда гетман Жолкевский бросил на стол свою козырную польскую гусарию, прежде считавшуюся непобедимой, Артанский князь Серегин, не задумываясь, покрыл эту карту своим пулеметным джокером. И все, остальное в том мире было приборкой рабочего места после хорошо сделанного дела.

А когда московские бояре захотели избрать товарища Серегина новым царем (ибо престол так и оставался вакантным), тот от этого ловко увильнул, оставив вместо себя заместителем-соправителем Михаила Скопина-Шуйского, который, между прочим, был единственным представителем самой старшей ветви чрезвычайно разросшегося клана Рюриковичей, а следовательно, в глазах народа считался «природным» царем. Ведь бунт против Годуновых как раз с того и начался, что пошли разговоры, что царь, мол, у нас не природный, оттого и все беды. Боярам товарищ Серегин, значит, нос прищемил, чтобы не лезли в те дела, что им не почину, а народу, наоборот, потрафил, тем более что царем Скопин-Шуйский обещал стать получше иных многих: умен, самостоятелен и, самое главное,

не жесток.

История с перевоцарением Петра Великого в теле его непутевого внука Петра Второго проскочила для нас в ритме калейдоскопа. Товарищ Серегин пришел, увидел, всех до полусмерти напугал, и тем самым победил. Тут главным было не натворить чего-нибудь лишнего, и товарищ Серегин с этой задачей прекрасно справился. И это, кстати, было главной особенностью всех дальнейших операций. Если в самом начале его карьеры странствующего полководца сил для выполнения задачи у товарища Серегина, как правило, не хватало, и ему приходилось изворачиваться, чтобы съесть вражеского слона по кусочкам, то к моменту выхода на уровни девятнадцатого века его возможности стали вполне адекватными для того, чтобы решить исход дела в одной схватке. К двадцатому же веку он подошел, имея явное превосходство над всеми возможными противниками.