Читаем Год Крысы полностью

– Не чокаясь. Зря ты об этом вспоминаешь и пытаешься найти причину злиться на меня. Это как давно было? Сколько мы с тобой пережили? Ты хотел максимально отвязаться от человека, и у тебя это получилось. Что тебе еще надо? Ревность притупить?

– Да не, ревновать к прошлому такое себе удовольствие.

– Оно с тобой в одной переговорной сидело!

Приятно было отпустить от себя чувство вины и разделить его с кем-нибудь. Ее появление в команде заказчика заставило меня задуматься:

– Слушай, а ты вообще, как считаешь: правильно ли мы поступаем? – искал я ответ у Сергея.

– В каком смысле?

– Планируется большой фестиваль, где основной интерактив – бухать. Мы его поддерживаем, привлекаем к этому артистов. А именно из-за таких мероприятий дети узнают про то, что алкоголь – это броско, блестяще и необходимо. Я же не просто так говорил – свечку надо после поставить за наши души.

– Не начинай истерику, Федя! – возмутился Сергей. – Что это ты вдруг о душах чужих беспокоиться начал? Ты тогда в монахи уходи. Сегодня праведным в социуме быть нельзя, он построен на том, чтобы быть грешным и вечно голодным. Серьезно, вспомни список грехов и посмотри: сегодня и институты, и общество, и рынок поощряет тебя грешить. Оно только за счет этого и живет. Так что лицемерие свое убирай.

– Ты в крайности уходишь, Сережа.

– Да, но… вопрос-то серьезный, тут полутонами мыслить – не то. Если революция – то революция. Не-не, если ты про идейность и принципиальность хочешь поговорить, то, я боюсь, у тебя не получится.

– Почему?

– Ты согласился, и я согласился принимать в участие в организации фестиваля, когда у нас были развязаны руки, а как их связали, так ты сразу идейным стал?

– Нам вроде и жить на что-то надо, а вроде и не таким же способом.

– Погоди, а что мы делаем плохого? Мы никого не убиваем, никому не наливаем.

– Но мы содействуем. Да, одним артистом, но все же. Это же как у следователей. Если человек что-то или кого-то знает, значит, это уже коллективный умысел, преступление, совершенное группой лиц.

– Я не видел, чтобы ты задумывался о том, что в принципе музыкальная индустрия построена на извлечении денег. На том, что она существует только благодаря барам и клубам. Есть на моей памяти такие хардкорные музыканты, кто никогда из-за этого вживую не выступал.

– Вот настоящие музыканты! – восхищался ими я. – За музыку, не за ее исполнение.

– А как ей быть, если ее не исполнять? Как ее услышат, если не распространять? Рынок очень хорошо себя сделал. Мы его сделали так, чтобы он был в безопасности. Вот меня часто спрашивают, почему я всегда ратую за коммунистов? – Сергей разошелся, мы сидели здесь дольше нужного. – Потому что коммунизм создан для того, чтобы изменить человека, а капитализм – он не требует от человека перемен, он изменится под него сам.

– Только оказалось, что человек изменяется так, как угодно капитализму?

– Ну, разумеется. Соображаешь, а что тупишь? Альбомы музыкантов, например, передовых – хип-хопа – создаются заточенными под стриминговые платформы. Длина песен изменилась, количество… Все меняется, я даже не знаю, сможем ли мы существовать завтра.

– Понимаю.

– Потому я и согласился на их предложение. Деньги тебе и мне нужны. А знаешь, кому они еще больше нужны? Алееву. Ты сам рассказывал, в каком пиздеце он живет, сводит концы с концами. Считай, что мы хотели помочь нашим друзьям, а теперь поможем конкретно Алееву. Взамен он должен помогать нам, иначе как нам ему помочь? Никак. Придумаем что-нибудь… Скажем, что необходимо обналичить, у человека нет юрлица… А, они же уже его оформляют, блин.

– Оксана и об этом узнает, – признались мы себе. – Она серьезно походу подходит к делу. Если даже о Паше все разузнала.

– Наполеон, блин.

– Для меня, честно говоря, было шоком, что Алеев согласился.

– Я думал, ты мастер переговоров просто.

– Сарказм?

– Я презираю сарказм. Но, да, сарказм. Федя, я не знаю, как ты этого еще не понял, но иногда по жизни тебе приходится соглашаться делать вещи, которые не хочешь. Например, групповушки ради нее одной, той самой. Потерпишь, посмотришь на стояк ее друга.

– Да харэ к сексу сводить все!

– Самая лучшая аналогия, – Сергей довольно отхлебнул. – Так вот, это и называется – быть взрослым. Делать вещи, которые ты не хочешь ради блага другого. Или своего, но которое тебе не очень близко. Типа, вот, Алеев, да? Ему-то в принципе все равно, где он живет, что питается он плохо, да? Но вот приспичили человеку деньги, хотя он предпочитает об этом не думать. Тоже бегал от проблемы, видимо, и она на него накинулась. Потому и согласился.

– Не понимаю.

– Одной музыкой сыт не будешь, – как отрезал Сергей.

– Все равно не верю, что он согласился. Я когда с ним впервые заговорил… Он меня просто поразил харизмой. Говорить о нем хотелось, знаешь, как о Боге. Или нет. Как о человеке, который знает что-то важное для всех, и его так легко спугнуть.

– А что ты хотел у него узнать?

– Я… да много чего. Был один вопрос, волнительный, даже в животе колоть начало.

– Так что за вопрос-то?

– Неважно. Сам попытаюсь ответить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза