– Да уж, – согласился чернобородый. – Тсарь-то наш старенький, но суровый! А вот сынок его, говорят, тряпка. Смех сказать: тридцать лет, а до сих пор холостой!
– О саврянской тсаревне небось мечтает, – предположил Цыка, и оба снова захохотали: какой нормальный мужик на такое счастье польстится?! Тем более что ей уже за двадцать, и, по слухам, с одного взгляда ясно, почему она так в девках засиделась. Сурок вон из города шутейную картинку на стену привез: такое рыло намалевано, что даже теща начинает красавицей казаться.
– Не, – подумав, сказал Мих. – Пенделя я б какому-нибудь белокосому ввалил знатного, но один на один. А война – ну ее к Сашию! Только обжились заново…
– А если все-таки нападут? Пойдешь в ополчение?
– Кто нас спрашивать-то будет? Погонят… Гляди, идет кто-то! – встрепенулся батрак.
По дороге навстречу всадникам плелся одинокий мужчина – насколько позволяли разобрать лесные сумерки, не бродяга, а просто хорошенько пожеванный Сашием: одежда новая, добротная, но как будто в ней искупались и позволили высохнуть прямо на теле. На ноге сапог с высоким голенищем. На левой. Правую незнакомец обмотал какой-то тряпкой. За спиной висели ножны без меча.
Цыка посмотрел на него с большим сомнением, но все же окликнул:
– Эй, друг, ты девку на корове не видал? Девка черная, корова трехцветная, с утра ищем!
Человек поднял голову, и батраку стало страшно: такие стеклянные, безумные глаза на него уставились.
– Девка! – рыдающим голосом воскликнул странный тип. – Корова! Ха-ха-ха! У меня КРЫСА пропала!
– Тоже мне горе! – беспечно отмахнулся Мих. – Поехали с нами, у нас на хуторе этих крыс – как навоза! Наберешь себе целое лукошко, самых отборных!
Более проницательный Цыка пнул его в ногу и прошипел:
– Ты чего, болван! Это ж, кажись, путник!
Но было поздно.
– А ну, слезай с коровы, шутник вшивый! – подскочив к ним, истерично заорал незнакомец, обращаясь почему-то к Цыке. – Не то с моей помощью свалишься!
Ничего не попишешь, пришлось спешиться.
– Господин, смилуйся! – взмолился батрак, падая на колени. – Она ж не моя, хозяйская!
– В Пристани заберешь!
Путник вскочил в седло, развернул корову обратно к городу и пнул пятками. Животное пошло усталой, тяжелой рысцой, постепенно сходящей на шаг.
Цыка с Михом переглянулись. Первый занес ладонь как бы для затрещины, второй виновато развел руками.
Батраки вдвоем влезли на оставшуюся корову и потрюхали за путником. Если вернуться на хутор пешими, Сурок точно убьет…
Почти весь день Альк проспал, тяжело сопя и пыша жаром, как печка. Только пил и несколько раз просился по нужде. Тем не менее крысиным духом, казалось, пропиталось все насквозь: и платье, и руки, и корова, и даже вещи в торбе. Рыска давно бы отполоскала крыса в ручье, но в обеих попавшихся по дороге криницах вода была такой студеной, что девушка побоялась, как бы Альк не расхворался окончательно.
К вечеру крыс слегка ожил и соблаговолил еще немного поесть. Веску охотников за «шпионами» Рыска объехала стороной, но по пути встретилась еще одна, большая, где девушку приняли немного приветливей. Удалось купить даже баклажку для воды и шерстяное покрывало, немилосердно коловшееся, зато очень теплое. Узел за пазухой полегчал вдвое, но до города расходов больше не предвиделось.
Альк, к тайной Рыскиной досаде, знал здешние края лучше, чем родившаяся и выросшая тут девушка.
–
– Там же сплошные кусты! Наверное, по этой тропе просто бабы за малиной ходят…
–
И неизменно оказывалось, что в кустах все-таки есть проход, с обрыва не так уж сложно спуститься, а через болотину идет скрытая мхом гать.
–
Девушка замешкалась, не сразу сообразив, о чем речь. В веске город называли просто Городом, других-то рядом все равно нету. Еще Столица была, Ринстан. Но она вообще казалась чем-то заоблачным.
– А до Йожыга далеко? – невесть с чего вспомнила Рыска.
–
– Маленький? – Теперь удивилась Рыска. Судя по рассказам дедка, Йожыг был единственным оплотом Ринтара в прошлой войне.
–
– Бедные жители, – искренне посочувствовала Рыска йожыгчанам.
–
– А война?!