Год Мамонта

Лукреция постаралась одеться очень эффектно. Будь у Нико чуть больше интереса к таким вещам, он бы сразу оценил не очень элегантный, слегка вызывающий, но вполне привлекательный ее наряд. Черные волосы свои она уложила красиво и легко, с тщательной долей небрежности. Верхняя часть платья эффектно обтягивала вдруг оказавшиеся очень женственными формы, а нижняя, не кринолин, но уже и импозантнее, подчеркивала, чуть слишком, округлость бедер. Платье было до полу и скрывало платформу на одной из туфель. С этой платформой Лукреция почти не хромала.

— Тряпки я твои выбросила, — сказала Лукреция.

— Это зачем же, — запротестовал Нико.

— Очень грязные. Вот, выбирай.

Перед Нико открыли огромный шкаф, плотно набитый местной одеждой.

— Это мне от сбежавшего мужа досталось. Из моды ничего пока не вышло, он сбежал всего два месяца назад, — объяснила Лукреция. — Выберешь сам, или тебе помочь?

— Как хочешь, — сказал Нико, задумчиво щупая рубашки, дублеты, и камзолы. — А плаща нет?

— Плащей давно никто не носит. Может у тебя в Нигерии носят…

— В Ниверии.

— Да. А нормальные особи не носят. Ну как, нравится что-нибудь?

— Не очень, — сказал Нико. — Как-то все очень вульгарно. Ну, выбери мне что-нибудь.

— Так я и знала, — сказала Лукреция. — Меня всегда используют. Выбери ему. Сам не может. Поиграют, поиграют, и выбросят. Все особи сволочи, но мужчины особенно.

Но она все-таки выбрала ему и штаны, и чулки, и башмаки, и роскошную льняную рубашку, от которой любой астафский щеголь пришел бы в восторг, и которая не произвела на Нико впечатления. Камзол Нико облюбовал себе ярко-красный и ни за что не согласился бы на другой, и даже, наверное, ушел бы и хлопнул дверью, поскольку камзол ему действительно очень понравился, но, к счастью, красные камзолы как раз были в моде в то время в городе эльфов.

— А где мой меч? — спросил он.

— Дубина, — сказала Лукреция. — Рыцарские времена давно прошли. Не таскайся по городу с мечом, тебя арестуют.

— Арестовать меня не просто, — сказал Нико, интригуя.

— Одевайся.

Они вышли на улицу, где вовсю светило ласковое солнце. Лукреция махнула рукой, и стоявшая неподалеку карета подъехала к дверям особняка. Кучер спрыгнул с облучка и поклонился Лукреции.

— Как просто здесь нанять карету, — заметил Нико одобрительно.

— Нанять не очень просто. Это моя карета.

— А кучер?

— Тоже мой.

Нико отодвинул кучера и открыл перед Лукрецией дверцу. Чуть замешкавшись, он галантно предложил ей руку, чтобы помочь влезть внутрь.

— Я и забыла, — сказала она, влезая, — что, вообще-то, мужчина должен по этикету подавать руку даме, когда они в карету садятся. Похоже, мне вообще никто руку не подавал, никогда. Про обычай я, скорее всего, слышала в детстве, а может видела где-нибудь на улице, не знаю.

Нико сел рядом и кучер прикрыл дверцу.

— И куда же мы едем? — спросил Нико.

— К твоему другу. Где вы там остановились?

— Э…

— Ну вот, я так и знала. Ни к кому ты меня не собираешься везти, и на особях со мной никогда не появишься.

— Где тут ближайший парк? — спросил Нико.

— Десять кварталов.

— Как называется?

— Речные Сады.

Нико отодвинул занавесь и высунулся.

— В Речные Сады, — сказал он кучеру.

Карета покатилась по бульвару.

* * *

Очнувшись, Брант попытался вспомнить что произошло и не смог. Тогда он открыл оба глаза. Изображение двоилось, но он убедил себя, что это временное явление. Осторожно двинул сперва правой рукой, затем левой. Правая нога двигаться отказывалась. Брант двинул шеей и ощутил тупую боль в затылке и плечах. Эта боль нагнала на него страху, и одним резким движением, превозмогая ее, он перекатился с живота на спину и на мгновение сознание снова провалилось, но затем вынырнуло. Острая боль в животе заставила его переложить большую часть веса на локоть, напрячься, и принять сидячее положение. Брант потрогал голову. Было больно, и с одной стороны волосы были покрыты коркой засохшей крови. Брант согнул левую ногу в колене. В правой ноге наметилось покалывание, а затем и боль, но это была счастливая, радостная боль. Нога просто затекла.

Зубы были на месте, глаза и уши тоже. Брант потрогал гениталии и почувствовал огромное облегчение. Когда боль в правой ноге поутихла, он опустился на спину, перевернулся на живот, встал на четвереньки, и поднялся. Резануло в животе и в груди. Очевидно, болели ребра — либо сломаны, либо отбиты.

Вокруг была окраинная улица, и по ней ходили окраинные пешеходы с тупыми лицами. Когда он только въезжал в город, верхом, в компании Нико, ему на окраине задавали вопросы. Теперь вопросов не было. Очевидно, все было понятно и так.

Из одежды на нем осталась одна рубашка до колен. Из вещей — меч, кинжал, кошелек — не осталось ничего. Босые ноги ощущали холод булыжника. Эдак я тут простужусь и отдам швартовы, подумал Брант. Нужны как минимум крыша и теплая постель. И ванна!

Чтобы согреться, он попробовал побежать, и сразу понял, что это невозможно — голова кружилась, ребра болели, дыхания не было совсем, и, в добавок, его начало тошнить.