Год Огненной Змеи

— Будто сам не знаешь. Мы все планы, все обязательства перевыполнили.

— А почему не говоришь, что у Дондока овцы в плохом состоянии?

Как же, смутишь этим бригадира!

— Вы сами мне его сунули. Сколько я им помогал? И не ждите, что Дондок станет передовым чабаном, скорее черная ворона в белую превратится.

— Зачем ждать? Надо найти возможность, чтобы его отара не хуже других перезимовала.

Шойдок швыряет недокуренную самокрутку к печке и тут же свертывает новую.

— Нет. Хватит. Забирайте обратно такого чабана!

— И ты тоже хорошего чабана просишь?

— Да, тоже. Отличного чабана, отличных овец, отличные пастбища, отличные постройки — все должны дать передовой бригаде, — горячится Цынгуев.

Догдомэ не сразу находит, что и возразить.

— Та-ак, — тянет он. — Значит, все лучшее — твоей бригаде? Она же передовая! А я и забыл… Это ты хорошо придумал. Очень хорошо. Чабаны отличные, овцы отличные… А на остальных наплевать? Да? Остальным бригадам — что останется?

Цынгуев пропускает слова председателя мимо ушей.

— Я не первый год работаю бригадиром. Меня всегда ставили на самую ответственную работу. Когда начиналась какая-нибудь новая кампания, кому поручали возглавить ее? Мне. И механизированную бригаду тоже мне доверили. Разве не так?

— Так-то так, да только до механизации еще в твоей бригаде далеко… Я вчера с Булатом Сыденовым говорил. Ему, видать, здорово досталось от твоей старшей чабанки, от Оюны… Надо, однако, нам с тобой к молодежи прислушиваться.

— К этой девчонке? — пренебрежительно отзывается Шойдок, откинувшись на спинку стула.

— Зря ты так говоришь. Нам, действительно, есть о чем подумать. А со званием твоей бригаде мы, пожалуй, поторопились. Надо подождать…

— Чего подождать? — взрывается Цынгуев. — Чье было решение? Мое?

— Мы решили, мы и отменим наше решение. Ты же сам нас ввел в заблуждение.

Слово за слово — поругались и ни до чего не дотолковались.

Выскочил Шойдок из кабинета и дверью хлопнул.

Догдомэ опять настольный календарь придвинул. Нашел на листке свободный уголок, написал: «Овцы Дондока Бабуева». Жирно подчеркнул. Перечитал все пометки на завтрашний день. Много пометок. Отправить машину в Могойтуй за кормозапарниками, позвонить в Читу, в «Сельхозтехнику», насчет запчастей. Привезти стекло для теплицы. Послать стипендию сыну Гонгорова. Заказать на инкубаторной станции три тысячи цыплят… Еще запись: что-то арендовать. Забыл, что арендовать. Много надо успеть за день. А за месяц сколько? А за год?!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Вот и сагалган прошел… Каждый на год старше стал. А мне уже пятьдесят стукнуло…»

Дансаран Ванганович Гурдармаев, председатель Хангильского сомонного Совета, лежит на диване, размышляет о прожитом и пережитом.

Род у него с давних времен известный, многолюдный, почитаемый земляками. Где только родни нет! — в дальних и близких краях, в городе, в аймачном центре, в соседних колхозах, большие и малые посты занимают. Сам Дансаран Ванганович собою доволен. Смолоду замечен. Был заведующим сельхозотделом Агинского аймачного исполкома. Там случилась с ним большая беда: по злому навету сняли его с работы, из партии исключили, под суд отдали. Удалось ему смыть с себя черное пятно, восстановить свое доброе имя. Много лет уже руководит Гурдармаев Хангильским Советом и, как глубоко убежден сам, старается держать местную власть на должном уровне.

Дом Дансарана Вангановича один из самых больших в селе. И добра в нем немало.

Комната, в которой расположился хозяин, самая просторная. В ней три окна с тюлевыми занавесками, сквозь которые видны разложенные на подоконниках бумажные цветы. У стены высокий, покрашенный в желтый цвет комод, а на нем раскрытый патефон в красном футляре. К печи-голландке придвинут старый диван с зеркалом в спинке. Тут же два глубоких кожаных кресла, изрядно потертых. По всей комнате беспорядочно расставлены стулья. На столе остатки вчерашней гулянки — темно-зеленые бутылки из-под шампанского, красноватые — из-под портвейна, белые — из-под «Столичной». В некоторых бутылках еще что-то плещется. Посуда — разнокалиберная. Тарелки — и фарфоровые, и пластмассовые, и фаянсовые. В блюдах груды полуобглоданных костей, куски жирного мяса, остывшие бозы — большие круглые пельмени, сваренные на пару, и прочая снедь. По всему видно, что здесь был шумный и богатый пир.

«Не пойду сегодня на работу. Отдохну», — решает Дансаран Ванганович. Он, кряхтя, поднимается, наугад берет наполненную чем-то рюмку, опрокидывает ее, морщится, прислушивается — не легче ли стало голове — и снова бережно укладывает свое грузное тело на диван. Только, однако, выбирает он удобное положение, как надо вставать: кто-то пришел. Дансаран Ванганович обдергивает полосатую пижаму, приглаживает основательно поредевшие волосы.

— Кто там? Ну, проходите сюда. Какие чудные люди. Пришли и не проходят. Здесь места всем хватит — стульев много. Присаживайтесь. Мы тут вчера сагалган немножко отмечали… Чем же вас угостить? Папиросами, что ли? Пожалуйста, вот.