Год после чумы (СИ)

Гертруда вышла из хижины и заглянула к Силенсии, а затем просто пошла по усыпанной одуванчиками поляне, иногда кружась на месте и тайно наслаждаясь скачками волшебных светлячков по развевающемуся подолу мантии. А ведь никакой разницы между действием обоих зелий не наблюдается — неужели магия дня рождения Джулианы ушла в высоту прыжков бравых луковиц? Обойдя всю поляну, Гертруда решила, что пора возвращаться.

Когда она зашла в хижину, то увидала, что Перенель, всхлипывая, сползает под стол, а Айдан хохочет, безвольно уронив голову на руки. Зореслава же деловито пишет, прикусив губу. Записка, как заметила Гертруда, выходила уже довольно длинная. Что это они там понаписывали? Она подошла к Зореславе и принялась читать через плечо.

«Меаллан, болван ты эдакий. Чего развёл вообще со своими гейсами тут драму? Объясняю, как их обходить надо.

Не пить после заката? Тоже мне беда. Облюбовал бы себе местечко — островок в западном океане. Тир-на-Ног, к примеру, или Остров Блаженства, или Яблок или чего там ещё ирландские барды воспевают? Главное, чтобы солнце там ещё висело над горизонтом, когда в Ирландии да Британии — уже закатилось. Надо выпить? Переместился туда, хлебнул — и тут же обратно. Портоключик, понятно, делай себе, пока ещё трезв, чтобы потом не искали тебя годами по морям-океанам.

Далее, не гладить зверят? Ой, ну я не могу. Приходишь в гости к другу, а там кот на тебя прыгает и мурлычет, как сумасшедший — гладь, мол, а не то глаза выцарапаю. Ну, а ты хозяину кота — подари мне тварюгу, уж больно хороша. А друг скумекает, что к чему и подарит, на время. Погладишь, почешешь за ухом, затем дашь под зад ногой, чтоб мышей ловить бежал — а тогда уж дари обратно его другу. (Ну, и на остров сразу давай, коли друг на радостях тебе нальёт. Не каждый же день тебе твоего кота дарят)

Что там третье-то было? А, ну да. Не говорить бабам «нет». Слушай, тут без гейсов порой не знаешь, как им отказать — как набросятся, как начнут сами с себя мантии срывать и орать, хочу, мол, любви твоей, мочи нет. Гм. То есть. Ну. Не то чтобы часто со мной это происходило. То есть, совсем не происходит, если честно. Я к чему веду? Есть способ один. Всё просто: надобно перейти на мужиков. Нет, ну я серьёзно. А чем мы не хороши?

Понимаешь, я совсем один, Меаллан. Давно на тебя заглядываюсь. Борода у тебя такая… Шелковистая. Была в смысле. Ты отрастишь её снова? В общем, люб ты мне. Но я не о себе пекусь! Тут главное то, что как только бабы прознают, что ты того, так тут же у них всякое желание пропадёт на тебя по ночам с криками набрасываться. Точно говорю.

Приходи, в общем, Меаллан, на сеновал сегодня ночью.

А если не убедил тебя, то всё равно приходи — не пожалеешь. Только не на сеновал, а в хижину Макфасти (нет, я не Макфасти. Макфасти попросил очень чётко тут написать, что автор этого послания — не он). Но в хижину-то приходи. Но не ночью. К вечеру будь, после ужина. Ждать тебя будут. И с гейсами твоими разберутся, раз и навсегда, ежели тебе мои способы их обходить не по душе. Так велела сама Гертруда, а с ней, сам понимаешь, шутки плохи».

Зореслава дописала в конце «Твой тайный поклонник», потом зачеркнула слово «поклонник» и написала «друг». Затем она с гордостью посмотрела на письмо и перевела взгляд на Гертруду.

— Ну? Как тебе послание?

— Вы что тут все с ума посходили? — воскликнула она, вырывая письмо у Зореславы. — Дайте я это сожгу.

— Не надо, — всхлипывая, проговорила Перенель, выползая из-под стола. — Сохраните хоть на память.

— На память о чём? — бушевала Гертруда. — О том, что у вас от собственного мерцания мозги съехали набекрень, и вы потешаетесь над тем, что человеку жизнь испортило?!

— Ишь как разъярилась! — сказала Зореслава, выхватывая у неё письмо безмолвными чарами. — Да он парень с юмором, он оценит.

— Он не оценит, потому что не увидит эту вашу писанину! — чуть ли не закричала Гертруда, посылая в письмо Инцендио, но струя воды из палочки Зореславы легко его загасила.

— Да ты не кипятись. Не отправим, коли ты против. Всё равно толку от него без твоей подписи! Но вообще порою полезно посмеяться даже и над тем, что тебе жизнь испортило. А то ходит Меаллан с мая мрачный, что твой грюмошмель. А этим мы ему дали бы понять, что не серчает уж никто, и что сумрак весь пора оставить в прошлом.

— Айдан! — повернулась к нему Гертруда. — Ну, а ты чего молчишь? Скажи ей, или ты тоже считаешь, что сумрак можно разгонять таким образом?!

— Я… я… я не могу с вами серьёзно разговаривать, когда вы все на меня мерцаете, — выдавил из себя он и снова принялся хохотать.

— Какие же вы все невыносимые! — закричала Гертруда, чуть ли не топая ногами от раздражения. — Дети невинные там грааль создают, а вы тут…