Сон затягивал меня, когда я пыталась вспомнить Мировое Яблоко — удивительный прозрачный шар из хрусталя, похожего на корочку льда в Источнике желаний под старым боярышником. Хрустальное дерево, что поддерживает шар, нежно оплетая его до середины ветвями, не мешая свободно крутиться во все стороны. На поверхности шара — очертания морей и стран, и волшебный свет скользит по ним золотой полосой. На той части шара, где нет золотого света, зажигается менее яркий серебряный. Я смотрю на Западный океан, залитый золотым светом, и касаюсь его рукой.
Корочка хрустального льда от прикосновения тёплой ладони сразу трескается, и на поверхности появляется вода. Я наливаю воду в поильник для овец. Маленькие ягнята выбегают на лужайку перед стойлом и начинают скакать по молодой траве. Я скидываю надоевшие за зиму сапоги и ступаю по тёплой земле — шаг за шагом, пока не ощущаю под ногами мох. Он пружинит и подбрасывает меня вверх — я лечу и пытаюсь поймать золотой снитч, но он выскальзывает из рук, смеётся и манит за собой. Пока я его догоняю, снитч превращается в сверкающее золотое яблоко, а затем — в мерцающее серебряное. Яблоко катится по небу, оставляя за собой огненные буквы — я собираю их в чашу, стараясь не упустить ни одной. Начинает накрапывать ласковый дождь. Наполненная буквами чаша превращается в шар, вспыхивает малиновым огнём с фиолетовыми отблесками и падает в Источник желаний под старым боярышником. Я слышу шелест и оглядываюсь. Среди деревьев сияют два белоснежных силуэта — олень и олениха. Они зовут меня за ними, но я медлю, и они исчезают в окутанной сумерками чаще.
========== Глава шестнадцатая ==========
Отрывок из письма, адресованного Просперо Лансекуру (из архива фонда «Наследие Лансекура»). Датируется началом XVII века
«Кроме того, ты просто великолепен в гневе, дорогой Просперо, что и говорить. Я бы изменил тебе ещё раз только для того, чтобы снова лицезреть это поистине впечатляющее зрелище. Но, как мы оба прекрасно знаем, наша Смуглая Дама уже покинула Лондон. Я так и не разгадал её тайну — думал даже броситься за ней вслед, но потом вспомнил, что приглашён на бал-маскарад у графини Пемброк, и оставил эту затею. Надеюсь, твоя изощрённая ревность найдёт отражение в сонетах — давно они уже не выходили из-под твоего пера! Уже предвкушаю первую строку — «Мешать соединению ваших чар я не намерен…» Впрочем, не буду отбирать у тебя хлеб.
А в перерывах между стихосложением и постановками трагедий (третья трагедия подряд, Просперо? С тобой не напасёшься кружевных платков) отчего бы тебе не задуматься о рунах? Ты когда-то пытался выяснить, по каким признакам можно понять, что маг уже готов для прохождения нового ученичества и получения следующей руны. Так вот, я снова обошёл тебя на поворотах, дорогой мой бывший наставник (это всё трагедии — отнимают они у тебя запал для постижения тайн магии). Каждая новая руна, кроме самой первой, требует жертв (да-да, мой дорогой властитель дум, не только зрители требуют, чтобы лев на сцене растерзал девственницу). Чтобы выйти на новый виток своего чародейства, нужно пережить личную трагедию и лишиться чего-то важного для тебя. По-настоящему важного: тут не срежешь путь и не найдёшь лёгкой дороги. Так что, коль хочешь новую руну, изволь разыскать в себе девственницу, сорвать с неё покровы и выдать льву на растерзание. Я серьёзен, как никогда, дорогой Просперо.
Так что если я когда-нибудь тебя всё-таки брошу, утешайся мыслью, что это ради стихии воздуха. Или земли — я ещё не решил. Ибо ты мне неимоверно дорог, пусть и утверждают твои сонеты, что я умею любить только себя самого. Поэтому я и делюсь с тобой этой тайной. И разделю с тобой также бутыль хереса, ежели ты волею судеб окажешься в Сассексе на грядущей неделе. Я соскучился, чёрт тебя подери.
Искренне (или около того) твой,
У.Г.»
Июль 1348
Меаллан О’Донован
Какая же ты непоседа всё-таки! Разбросала всё, до чего смогла добраться. Может, так тебя и назвать, Непоседой? Что, даже записку чуть не съела? Я же кормлю тебя пять раз в день. Может, надо шесть? Ну, иди сюда, чудовище, поглажу.
Хорошо, что я помню эту записку наизусть. Я и то первое письмо от «тайного друга» помню — которое Гертруда сожгла. Перечитал его тогда, наверное, несколько десятков раз, даже ужин пропустил: сидел на берегу озера и читал. Не потому, что оно меня так уж позабавило, а затем, чтобы после всего словоблудия добраться до фразы «Так велела сама Гертруда, а с ней, сам понимаешь, шутки плохи». Эй, ну и когти у тебя! Обязательно их в меня запускать, когда я тебя глажу?
А записка, с которой мне тебя подкинули, была короткая: «Ты, как я погляжу, разучился за долгие годы чужих питомцев гладить. Вот тебе твой собственный — тренируйся. Твой тайный поклонник друг (не Макфасти). P.S. Так как насчёт бороды?» Похоже, снова Зореслава и компания повеселились, но мне хочется думать, что и Гертруда была с ними. И что это она тебя выбрала такую красивую. И когтистую.