Год рождения 1921

Только на другой день, при утреннем обходе, Пепик сказал врачихе о кашле. Его тотчас послали на просвечивание. В больших комнатных туфлях, которые ему дала сестра Маргарет, он прошлепал по двору и в затемненной комнате, спотыкаясь, пробрался к рентгену. Трое врачей прикладывали к груди Пепика холодные уши и долго прижимали его спиной к холодной доске рентгеновского аппарата, заставляли выгнуться, поднять и опустить руки, повернуться. Потом, стоя перед ним в тусклом свете красноватой лампочки, они единодушно сошлись на диагнозе — туберкулез.

2

События осени 1944 года, когда гитлеровская Германия стремительно катилась в пропасть, оставляли глубокое впечатление в сердцах молодых чехов. Это сказывалось в каждом их поступке. Все они жили напряженнее, стали бодрее. Исчезла былая апатия, тупая покорность судьбе, смирение, порожденные кажущейся бесперспективностью однообразной жизни. Теперь было на что устремить прежде слишком туманные надежды, конкретнее стали звучать слова «свобода», «освобождение», «конец войны», «мир». Они сулили скорое свершение надежд, а слово «родина» стало в те дни подобием факела, зажженного над пороховой бочкой. В этой бочке накопились и ждали огненной искры недовольство, ненависть, жажда расплаты и тревога за тех, кто там, на родине, был на пороге освобождения, а может, и смерти.

Молодые чехи, уже третий год против своей воли носившие германское обмундирование, поняли, что нельзя относиться к своему уделу мученически-покорно, что этим они провинились бы перед грядущим, которое вдруг стало близким, как никогда. Чехи все чаще нарушали дисциплину, отказывались повиноваться, открыто выражали свои настроения. Они вдруг разучились притворяться. Новые чувства сделали из них новых людей, сильных и непреклонных, твердых и решительных, которых невозможно было ни запугать, ни беспричинно карать, ни тиранить. Несправедливость по отношению к одному становилась обидой для всех, наказанный товарищ олицетворял их общее бесправие. Все три роты жили единым коллективом, и это единство не могли уничтожить ни кирпичные перегородки, ни соперничество немецких командиров.

Этот многолюдный коллектив научился быстро и правильно реагировать на то, что решалось втайне от него, за закрытой дверью, охраняемой часовым. Немцам больше не удавалось скрыть свои намерения: всякая их мера становилась заранее известна чехам и не достигала цели. Тщетно пыталось начальство запугать коллектив, внушить ему, что в Германии все идет так же бесперебойно и успешно, как год или два назад. Нет, Третья империя стояла уже на другом пути — горьком для мнимых триумфаторов, победном для тех, кто прежде казался побежденным. Это вынуждено было признать в своих коммюнике даже германское верховное командование, хотя оно все еще выдерживало твердый воинский тон и казалось непоколебимо уверенным в несокрушимости вермахта.

События на фронтах близились к исходу, который, учитывая противостоящие силы, уже можно было точно предсказать.

Освобожден Париж, непокорившийся Париж на берегах Сены. Через два дня бои шли уже у Арраса и Седана. Пробившись с Юга, американцы освободили Лион. А на востоке румынский король Михаль, тот самый «Мишка», который со своим венценосным папашей ездил, бывало, в Жидлоховице охотиться на куропаток, сместил изменника Антонеску и открыл ворота своей страны русским. В горах Словакии восстал народ, партизаны спустились с гор и стали лицом к лицу с врагами — собственным фарисейским духовенством и их немецкими «братьями во Христе». Народы Финляндии, Болгарии, Франции, Словакии, покончив с позором пораженчества и измены своих правительств, полной грудью вдохнули воздух свободы. В Италии, Венгрии, Польше рушились оплоты германского владычества. Что же еще уцелело от гигантской империи, державшейся насилием и убийством, обманом и нуждой? Теперь лишь Германия, истерзанная справедливым возмездием, населенная миллионами согнанных отовсюду рабов и миллионами обманутых немцев, с трепетом ожидала расплаты. Превосходно организованная военная машина давала перебои. Уже разваливался на части этот безобразный колосс, уже вышли из строя многие шестеренки, но гигантский маховик все еще бешено вращался на подшипниках из краденого материала, хорошо смазанных синтетическими маслами. Долго ли еще будет продолжаться это движение по инерции, накопленной несколькими годами неистового бега под гору? Долго ли еще выдержат подшипники, которым нет замены? Когда вспыхнет масло в масленках, когда загорятся буксы?