Год рождения 1921

— Все равно каждую минуту я могу понадобиться.

— Ты же только что сказал, что это не бомбы.

Доктор пожал плечами и не ответил. В комнату донесся шум подъехавших машин.

— Уже приехали, — сказал доктор и нервным движением загасил в пепельнице недокуренную сигарету.

Гонзик недоуменно глядел на него.

— Ты от меня что-то скрываешь, — укоризненно сказал он. — Я еще не видел тебя таким взволнованным.

Доктор повернул голову к двери и напряженно прислушался. В прихожей щелкнул замок. Доктор даже не успел подбежать к двери, как в комнату вошел Крапке в потертом синем пальто и старой кепке с поломанным козырьком, на шее у него болтался шарф, пальто на груди было порвано и сожжено, щеки Крапке измазаны чем-то черным, над бровью виднелась кровоточащая рана.

Доктор подбежал к нему и схватил за обе руки.

— Ну что? — нетерпеливо спросил он, глаза его заблестели. — Говори же.

Крапке закряхтел от боли.

— Не жми мне руки! — простонал он. — Взгляни-ка!

Он протянул к нему руки, повернув их ладонями кверху. Обожженные ладони были черны, кожа на них потрескалась так, что виднелось живое мясо; кончики пальцев были изодраны до крови, ногти поломаны.

Доктор поспешно вышел и вернулся с бинтами, пластырем и пузырьками.

— А ты рассказывай, — прикрикнул он на Крапке, раскладывая медикаменты на гладкой поверхности рояля. — Рассказывай же, прошу тебя!

Гонзик молча смотрел на обоих, потом подошел к сидящему Крапке.

— Скажите же мне, что случилось, — спросил он нетвердым от волнения голосом. — Или мне этого нельзя знать и лучше уйти?

Наклеивая пластырь на лоб Крапке, доктор сказал:

— Оставайся, все узнаешь. Или не видишь, что и я сгораю от нетерпения. Скажи, Ганс, — обратился он к Крапке. — Удачно?

— Удачно, — ответил тот и, подставив доктору правую руку, стиснул зубы от боли. — Заряды взорвались точно один за другим, как рассчитано. У печей были только сторожа, двенадцать человек — на весь завод, — голландцы, французы и наши. Я видел все из своего окна, я ведь живу там, напротив; взрывом у меня выбило стекла. Эта рана над глазом — от стекла. Потом я побежал на завод. Веркшуцовцы оставили ворота без надзора, и через минуту на завод сбежалась вся улица. Я помогал на аварийных работах… Пятеро раненых, — тихо добавил Крапке, — …и двое мертвых, голландец и француз.

Доктор быстро делал, перевязку, волосы ушли ему на лоб, губы были плотно сжаты.. Ловкими, пальцами он промывал ссадины, резал марлю и пластырь, накладывал бинты.

— Жертв не должно было быть, — строго сказал он. — Тем более иностранцев. Тотально мобилизованные?

Крапке молча кивнул и опустил глаза.

— Я не виноват, — тихо сказал он. — О господи, для меня это больнее всего… Но невозможно было целиком исключить жертвы. Сторожа поочередно обходили печи. Когда произошел взрыв, они были у соседней домны… Как раз через них я разузнавал порядки на заводе. Только потому нам и удалось так удачно провести операцию… Но не мог же я предупредить их! — в отчаянье воскликнул Крапке и поглядел на Гонзика и доктора, словно ожидая приговора.

Доктор сосредоточенно делал перевязку, а Гонзик стоял у рояля, сложив руки на груди, и глядел в пространство, словно решаясь на что-то.

Крапке с минуту молча ждал и, не дождавшись ответа, вспылил:

— А по-вашему, их можно было предупредить? Вправе был я сделать это?

Доктор поднял голову. На глазах у Крапке застыли слезы.

— Нет, Ганс, — твердо сказал доктор, — никого нельзя было предупреждать. Такие вещи нельзя сообщать даже людям, которых мы считаем вполне надежными.

Крапке сидел, уставясь в пол, и все еще не решался поднять глаз. Потом, почувствовав, что уже вполне справился со слезами, он обратился к Гонзику.

— А ты не сердишься на меня, Ганс, — робко спросил он. — Не сердишься за то, что те двое… иностранцев…

Гонзик вздрогнул и быстро подошел к нему.

— Всякая борьба требует жертв, — сказал он. — О боже, доменная печь… Мне и не снилось, что я стану свидетелем такого большого дела.

Крапке, уже не таясь, вытер глаза перевязанной рукой и крепко выругался.

— Черт дери, — усмехнулся он, — я чуть не расхныкался, как баба.

Он встал с кресла и тыльной стороной руки сдвинул на лоб кепку, которую ему надел доктор.

— Ну, я пойду, — сказал он. — Пойдешь поглядеть на других раненых, доктор?

— Разумеется. Ты тоже, Ганс?

Гонзик покачал головой.

— Если ты не возражаешь, я лучше останусь.

Выходя вместе с доктором, Крапке вдруг вспомнил о чем-то и вернулся.

— Спасибо тебе за пистолеты, Ганс, — сказал он и показал в улыбке крепкие белые зубы. — Они нам очень пригодились. Я еще не все рассказал: мертвых было, собственно, трое; третий умер через пять минут после взрыва, это был начальник веркшуцовцев — великая сволочь. Так что спасибо тебе, — добавил он и перевязанной рукой прикоснулся к козырьку кепки.

10

Багаж Пепика славился в роте своей тяжестью и большими размерами. При каждом переезде стоило немалых хлопот уложить и запаковать все его вещи так, чтобы они не рассыпались в пути. А уж нести их Пепику было и вовсе не под силу.