Год со Штроблом

Не так уж она и окаменела. Просто сердце у нее было открытое, ранимое, и требовалось тепло, способное растопить сжимавшие его ледяные обручи. И был еще Герд, их старший. Она помогала ему, как помогала матери, ему подчинялась, как подчинялась родителям. Спроси Норму, она не сумела бы объяснить, каким образом Герду удавалось преодолевать те серьезные препятствия, которые ставила перед ним жизнь. Ведь ему едва сравнялось шестнадцать, этому парню в джинсах и с шевелюрой настолько взъерошенной, что можно было подумать, будто он причесывается только пятерней, парню, бредившему пароходами и дальними странами и мечтавшему о собственной рок-группе.

Уве не ему чета. Уве говорил:

— Я пробьюсь. Моей стипендии мне хватит.

Программу для себя он составил уже в четырнадцать лет. Сам ли он до нее додумался, потому что учеба давалась ему легко, почти безо всяких усилий, или потому, что от природы был честолюбив и отважен, или это шло от взрослых, развивавших его, никто точно сказать не мог. Есть в человеке основательность, и все это качество в Уве уважали.

И никто всерьез не задумывался о том, что до той поры, когда Уве «пробьется» и ему хватит его стипендии, времени ой-ой-ой сколько. А если бы и задумались, что изменилось бы? Квартира, питание, одежда. Заботы эти легли на плечи фрау Швингель. Все расходы на ведение хозяйства она подсчитывала и обсуждала с Гердом. Раньше родители говорили Норме, чем помочь по дому и как себя вести, теперь она слушалась Герда, остальное ее не касалось. То, что брат иногда бывал с ней резок и не особенно церемонился, ее не обижало. Свои обязанности она выполняла когда добросовестно, когда не слишком. К похвалам и упрекам относилась ровно, не взбрыкивала. С течением времени они сделались маленькой, но сплоченной ячейкой, с собственными правилами и привычками. Считалось совершенно естественным, что после ужина старший исчезал на час-другой, бегал в кино или к приятелям; Уве два раза в неделю ходил на занятия своего кружка или копался с моделями самолетов, управляемых по радио; перед сном Норма «валяла дурака», как это называлось у братьев: завивала себе перед зеркалом локоны, читала вслух полушепотом разные стихи и рассказы и включала в квартире все светильники. Герд, приходивший домой, когда Норма давно спала, тихонько выключал свет.

Так прошло полтора года, и Герд впервые поехал на строительство, монтажником. Отсутствовал целыми неделями, возвращался в пятницу вечером, а в воскресенье вечером снова уезжал. Прощайте вечера с прочитанными вслух рассказами. Прощайте завтраки за кухонным столом, на котором стояла его чашка и лежал его нож. Все ушло, осталось ожидание субботы, встречи втроем и совместного ужина. Потом они вместе мыли посуду, и Герд посвящал их в события на монтаже. И о чем бы он ни заводил речь, все либо начиналось со Штробла, либо кончалось им. Фантазия Нормы воссоздавала портрет Штробла. В дни одиночества она мысленно перелистывала яркие страницы его жизни. Разве она не сидела вместе с ними летним вечером у Штехлина? Костер. Человек по имени Юрий жарит рыбу. Когда он смеется, острые морщинки бегут от уголков глаз по щекам. А смеется он часто и с удовольствием. Девушка с русыми косами по имени Зинаида учит Герда брать на гитаре аккорды к одной страстной и тягучей песне, которую она любит петь. На коже Штробла и Эрики — они только что из воды — множество прозрачных светлых капелек.

Норма словно воочию видела перед собой Эрику, ее каштановые волосы и загорелое лицо. Где она — там и Саша, светловолосый, голубоглазый. Разве это не он, промокший до нитки, но с сияющим лицом, просунул ей однажды дождливым воскресеньем в палатку, где сидели и Герд со Штроблом, букет бело-зеленых лесных цветов? После все-таки оказалось, что Штробл ей дороже других. Иначе и быть не могло. Их свадьба зимой; кроме Герда, никто заранее о свадьбе не знал. Вспрыснуть это дело поехали на газике. «Всем гуртом», — сказал Герд. Саши, однако, среди них не было. Когда они проезжали по заснеженной улице мимо Саши, он быстро отвернулся, и узнал его один Герд… Но это уже было под конец. Перед самым завершением стройки. А в промежутках — поражающие воображение снимки, и на них — Герд, Юрий и Штробл на монтаже, из горелок сварочных аппаратов рвутся струйки пламени. Незнакомый, таинственный мир, где обрабатывают сверхпрочную сталь, мерцающую как серебро, покрытое тончайшим слоем старого золота, эта сталь дороже любого металла, применяемого на стройке. И люди были в глазах Нормы под стать этому металлу. Незнакомый, таинственный мир, где трудятся одухотворенные герои Шютц и Штробл.

Рассказанное и недосказанное по субботам… В отсутствие Герда, когда начиналось нелегкое, но упорное ожидание двух дней, которые они проведут втроем, Норма расцвечивала картины жизни на стройке яркими красками. Но она уже предчувствовала, что оставшаяся им еженедельная полоска радости шириной в два дня скоро сузится, и помешать этому она не в силах.