Год со Штроблом

— Так давайте же выпьем, — предложил Уве с легкой улыбкой на губах, — за вечную, нерушимую, великую…

— Да, — прервала его Норма с сияющими глазами, поднимая свою рюмку. — За дружбу Герда и Штробла!

— За дружбу, да, — поддержал тост Штробл. Вид у него при этом был серьезный. — Да, за нашу с Гердом дружбу. И за нерушимую и великую!

Эта дружба всегда значила для него много, говорил Штробл, но здесь, на стройке в Боддене, он осознал ее значение куда глубже, чем прежде. Прежде всего потому, что встретился здесь с необыкновенными людьми. И он заговорил о Вере, о том, как она работает, как неустанно бьется ее творческая мысль, как она не дает передохнуть ни себе, ни другим, пока не завершит начатое, какая у нее походка, как она смеется, какой она замечательный инженер и какой прекрасный товарищ.

— Не сомневаюсь, — воскликнул Штробл, — что, окажись она здесь, ты, Уве, был бы очарован ею. Да что там очарован — побежден и пленен, как говорилось в старину! Я прав, Норма?

— Он прав! — воскликнула в свою очередь Норма охрипшим почему-то голосом. — Выпьем же этот бокал за Веру! И за Штробла!

И она выпила игристое вино, закрыв глаза. Штробл тоже выпил, до последней капли.

— Я готов тебя расцеловать! — сказал он Норме растроганно.

— За чем же дело стало? — подзадорила она.

— Сейчас же, немедленно! — вскочил с места Штробл, утирая губы. — Скажи только слово!

Что это, время остановилось? И музыка, и все звуки вокруг умолкли? На секунду, на крохотную долю секунды, на кратчайшее, мимолетное и такое долгое мгновение? Но вот в глазах Нормы появился холодок. Нет, нет, она просто пошутила. И готова извинить его за то, что он принял ее шутку всерьез.

— Поцелуйте кого другого, — сказала она. А когда вновь зазвучала музыка, снизошла: — Но потанцевать-то мы можем…

Ночью прошел дождь, и утро выдалось ясным и теплым, каким оно бывает только в разгар лета. Со стороны залива дул приятный освежающий ветерок. В половине восьмого с планерки вернулся Штробл, спросил Норму:

— Голова после вчерашнего не болит? Нет, правда не болит? — и исчез в своем кабинете.

Влажные листочки молоденькой березки поблескивали на солнце. Паук, как цирковой акробат, раскачивался на паутинке, свисавшей с верхнего оконного переплета. Около восьми появился Герд.

— Наш брат еще не заявился? Нет? Сварила бы ты нам кофе, три чашечки!

Он устроился напротив ее за столиком с пишущей машинкой, с треском положил свою каску на пол и улыбнулся сестре:

— Хорошо вчера посидели, да?

Норма положила в чашки сахар. Она слышала, как в соседней комнате Штробл громко, как всегда, разговаривает по телефону, будто от этого его лучше поймут. И вдруг она осознала, что ей хочется, чтобы все это осталось неизменным: ее место с видом на молоденькую березку в окне, хрустящий под ногами песок на натертом полу, аромат кофе и запах барака — сухого дерева, пыли, пота, окурков к пепельницах, звуки мужских шагов, приближающиеся и удаляющиеся. И Штробл, забегающий ненадолго в свой кабинет, где его сразу окружали люди. Потом он снова торопился на участок, а когда опять возвращался, хотел, чтобы она непременно была на месте. «Я вроде бы попала в его кабалу, — подумала Норма. — А этого я никогда не хотела. И сейчас не хочу…»

— Эй, Норма, что с тобой? — спросил Герд.

— Ничего, — ответила она, сняла трубку, позвонила в кабинет и дождалась, когда Штробл снимет трубку.

— Да?

— Чтобы освежить воспоминания о вчерашнем вечере тут кое-кто готов угостить вас чашечкой кофе.

— Иду!

Уве появился около одиннадцати. Штробл давно ушел на участок, Шютц тоже собрался уходить. Он только на минутку, объяснил Уве, попрощаться. Пора возвращаться в Берлин, его ждет работа.

— Жаль, — проговорил Шютц. — Задержался бы на пару деньков, мы бы кое в чем с тобой разобрались. Брось ты ту свою работу, подыщи что-нибудь подходящее у нас. На молодых специалистов спрос большой.

— Знаю, — тонко улыбнулся Уве. — Мне уже сделали такое предложение. Оператор на реакторе — звучит?

— Здорово, — удивился Герд. — Мы реактор монтируем, а ты будешь на нем работать. Почему ты вчера ничего не сказал?

— Надо было осмотреться. От советского оператора реактора, Виктора Уляева, я узнал все, что меня интересовало. Я хорошо все обдумал и… час назад отказался. А теперь возвращаюсь домой. Все в порядке.

— Почему отказался? — спросила Норма.

Уве подошел к ней вплотную, намотал прядь ее волос на палец и, стараясь говорить, не вызывая жалости, но и не свысока, объяснил: предложение стать оператором на первом промышленном реакторе республики, конечно, заманчиво. На вершину, которую он намерен покорить, можно взойти, находясь и здесь, в Боддене. Все правильно. Но первый реактор есть первый реактор. За ним последуют другие. Накладывает ли это особые обязательства на оператора первого? Конечно же! Передавать накопленный опыт, учить других применять собственные приемы — того и гляди, застрянешь в этой каменистой долине навсегда. Он предпочитает наблюдать за ходом событий с той возвышенности, которую пока облюбовал себе. Как подняться в гору, оттуда виднее. Он отпустил волосы Нормы.