Год со Штроблом

И даже Зиммлер не удержался, ухмыльнулся:

— Ну, я думаю, так, как при нем, мы не сработаем, а?

Для руководства идеологической работой в предпусковой период при партбюро были созданы специальные рабочие группы. Одну из них возглавил Шютц. Тем не менее он каждый день выкраивал время для встреч с замещавшим Штробла Гасманом, уточнял с ним узловые моменты в работе отдельных коллективов, приглашал его на заседания партбюро, хотя Гасман и не был его членом. Поддерживать с ним постоянный контакт оказалось делом не из приятных: стоило одному из смежников допустить промашку или выйти из графика, он сразу становился желчным, язвительным. А как же: это лично ему палки в колеса вставляют!

Одной из первых это почувствовала Норма, к которой сходились для передачи все экстренные сообщения и жалобы. Когда отданные Гасманом распоряжения по непонятным для него причинам не выполнились, он попробовал было повысить на нее голос, но быстро получил отпор. Потом он накинулся на Вернфрида, хотя простой у того вышел отнюдь не по собственной вине. Когда Гасман раскричался, что из-за его, дескать, нерадивости сварочные работы неоправданно затягиваются, Вернфрид, не говоря ни слова, швырнул ему под ноги перчатки и защитные очки.

Об этом рассказали Шютцу, и он чуть-чуть не заорал в ответ: «А мне что прикажете делать? Приходите ко мне, жалуетесь и ждете от меня подсказки, как жить да быть, а с работой моей мне что делать? Или мне не положено смонтировать свой трубопровод в срок, разве с меня плана не спрашивают? С меня первого!» Но удержался, смолчал. Подошел Юрий со своей неизменной папиросой в уголке рта, подмигнул, похлопал по плечу.

— Ты мне сейчас напомнил моего дедушку, Василия Васильевича. Тот, чтобы криком на крик не ответить, до семи раз свою бороду оглаживал, — переводила Зинаида.

В ответ Шютц пробормотал что-то невразумительное. Под конец недели его перехватил в обеденный перерыв Эрлих и сказал:

— А возьму-ка я, пожалуй, отпуск. Самое времечко отдохнуть. Что скажешь, товарищ секретарь?

Вспомнив о дедушке Юрия, Шютц и на сей раз промолчал.

— Спасибо тебе, это я просто так, проверочку устроил, — сказал Эрлих, горделиво выпятив грудь. — Судя по тому, какое поразительно вдохновенное лицо у тебя только что было, ты против. И значит, признаешь тем самым, что нуждаешься в моей помощи.

Шютц охотно согласился с ним, вздохнув с облегчением.

— А не соблаговолил бы ты признать также, что с недавнего времени мы предприняли ряд достаточно серьезных шагов…

— Это ты о чем? — Шютц невольно повысил голос.

— О том, что мы решили не прикалывать сегодня, как собирались первоначально, значок активиста к блузочке Вари, а перенесли это мероприятие на завтра, давая тем самым тебе возможность, во-первых, узнать об этом событии, а во-вторых, собственной персоной при этом присутствовать, вооружившись букетом цветов. И далее, — Эрлих поднял палец, как бы подчеркивая важность второй половины собственного спича и не давая Шютцу возможность что-либо сказать, — важно отметить наши успехи в деле самообразования. Начиная с осени в двух коллективах начнут изучать русский язык. Так мы на профкоме постановили. Дьердь со своими парнями хочет последовать нашему примеру. Правда, мы молодцы, а?

— Вы, значит, постановили! А согласие остальных вы получили?

— Пока нет, но они согласятся, это точно. Ты скажи лучше: полезное это дело или нет?

— Ладно, ладно, ты разве не знаешь, когда хороша торопливость? Ну, то-то… Принимать постановления, не зная, как они будут встречены?

— Прошу тебя, Шютц, не звони об этом пока во все колокола. Поторопились, говоришь? Н-ну, не знаю. Молодые — исправимся!..

— Глядя на него, я вспоминаю, как сам зарывался, — сказал Шютц вечером Фанни. — Идей-то полно, а обдумать времени жалко. Зачем убеждать, когда можно просто дать поручение: ты сделаешь то, ты — то, а ты — это. Я в его годы тоже был профоргом и организовывал когда надо и не надо культпоходы в театр. Он же собирается с ребятами изучать русский язык. Что правда, то правда: моим, конечно, театр не помешал; зато знания иностранного языка, даже если ты изучаешь его и не вполне добровольно, принесут куда больше пользы.

Фанни рассмеялась, протянула ему свежее белье. К возвращению Шютца солнце уже обычно закатывалось за верхушки сосен. Он принимал душ, переодевался, и они шли ужинать. Фанни спала в постели Штробла, Улли Зоммер на эти дни перебрался в соседний барак к своему напарнику, сосед которого по комнате был в отпуске.

— Жаль, что нет Штробла, — сказала Фанни. — И Эрики! Помнишь, как мы однажды чуть не собрались съездить к ним в гости? Сейчас я жалею, что мы не поехали. Может быть, так было бы лучше. Для всех нас.

— Не казнись. Это можно еще наверстать, — ответил Шютц.

Но мысль эту развивать не стал, потому что самому ему было куда приятнее быть сейчас наедине с Фанни. Присутствие посторонних, даже близких друзей, совсем не обязательно.

Как-то к ним заглянул Улли Зоммер. Внимательно оглядел комнату. На столе — красивая скатерть, кувшин с цветами.