Год собаки

Самым радостным сюрпризом для нас стало озеро, по берегам которого Девон бегал без поводка. Более того, в соседнем парке обнаружился длинный забор, идущий вдоль шоссе, по которому в любое время суток с грохотом проносились грузовики. Девон гонялся за ними до изнеможения.

Меня поражала его способность адаптироваться к совершенно новым условиям. Утром, после прогулки, мы отправлялись в Миннеаполис и ставили машину в университетский гараж. На другой стороне улицы, в трех кварталах от здания, где я читал свой курс, имелось кафе, где подавали кофе, пирожные и сандвичи. Я привязывал Дева к столбу, заходил внутрь и заказывал завтрак навынос; тем временем вокруг Девона собиралась восторженная толпа почитателей — каждому хотелось его погладить, потрепать и приласкать. Девон обожал внимание. Не раз я замечал, как он смотрит через окно на меня, ловит мой взгляд, словно спрашивает: «Все нормально? Мне можно повеселиться?»

Однажды в дождливый день, заметив, что Девон снаружи мокнет под дождем, хозяин кафе упрекнул меня за то, что я не беру его с собой внутрь. Так Девон стал чем-то вроде талисмана этого места: он переходил от столика к столику и здоровался с посетителями. Я не уставал поражаться его уму и такту. Никогда Девон никому не навязывался: он подходил к столику, садился и ждал и, если его не подзывали, просто шел дальше.

Мы с Девоном многим обязаны Миннесотскому университету. И от студентов, и от профессоров мы видели только самое теплое и дружеское отношение. Дев обзавелся в университете множеством поклонников.

С полдюжины людей предлагали погулять с ним, когда я занят или читаю лекции. И этот удивительный пес, всего каких-нибудь два месяца назад готовый выпрыгивать вслед за мной в окно, теперь спокойно уходил гулять с незнакомцами. Кажется, особенно ему нравились женщины. А потом мои добровольные помощники с восторгом рассказывали о его дружелюбии, добродушии и о том, как занимают его ленивые, откормленные кампусные белки.

В аудитории, едва я начинал говорить, он растягивался на полу и засыпал. В обед мы отправлялись на прогулку по парку, расположенному на берегах Миссисипи: здесь Девон мог вволю побегать и размяться. Затем мы возвращались ко мне в кабинет: я работал, а Девон сворачивался в уголке на собачьей лежанке, которую я ему здесь поставил.

Кажется, он сам не верил своему счастью. Целыми днями он со мной, каждый день видит что-то новое, за ним ходит толпа почитателей. Вернувшись в «собачью гостиницу», он сидел во внутреннем дворике, дышал прохладным вечерним воздухом. По вечерам во дворик высыпали собаки всех пород, размеров, расцветок и характеров: пудели, овчарки, пойнтеры, таксы, маленькие визгливые терьеры — вся эта разнокалиберная свора лаяла и скулила, и порой в этом нестройном хоре раздавалось и басовитое гавканье Девона.

За весь этот месяц мы, кажется, не разлучались больше чем на двадцать-тридцать минут. Я скучал по Поле и Джулиусу, да и к своим студентам привязался сильнее, чем ожидал. Однако путешествие в Миннесоту стало счастьем для нас обоих.

Оно укрепило нашу связь, научило нас доверять друг другу. Девон показал мне пример терпения и верности — и взамен нашел дом и друга. А я в «собачьей гостинице», рядом с верным и благородным псом, слишком хорошо знающим, что значит потеряться и вновь найтись, кажется, начал вновь обретать давно потерянную веру.

Даже в Миннесоте я продолжал регулярно созваниваться с Дианой и рассказывать ей о прогрессе в поведении Девона. Она слушала меня с неизменным интересом и удовольствием. Наши погони за грузовиками из-за забора представлялись ей слишком рискованной игрой: может случиться, говорила она, что Девон забудется или неправильно поймет команду и вылетит на улицу — с овчарками такое случается.

Тем временем у Девона появилось новое развлечение: его внимание привлекли дикие гуси.

Гуси на Среднем Западе откормленные и нахальные. Многие из них даже не трудятся улетать на зиму — зачем, когда у людей есть помойки, а на помойках так легко отыскать всякие-разные вкусности? Миннеаполис — прекрасный город, но, честно говоря, гусиные экскременты, толстым слоем покрывающие большую часть лужаек, особенно возле озера, его не украшают.

Однажды днем, когда мы с Девоном гуляли в парке, к нам подошли несколько родителей с детьми и спросили, верно ли, что Девон — бордер-колли. Они кое-что слышали о бордер-колли, осторожно продолжали родители. И вот в чем проблема: детям негде поиграть в футбол, потому что все футбольные поля возле комплекса буквально усеяны гусиным пометом. Гуси становятся все наглее: скоро они, пожалуй, вовсе выживут отсюда людей. Не разрешу ли я Девону их отпугнуть?

Конечно, ответил я. Почему бы не попробовать, например, завтра утром, тем более что это суббота?

Мне и самому было любопытно, способны ли инстинкты Девона, до сих пор лишь осложнявшие мне жизнь, сослужить людям полезную службу. Не раз приходилось слышать истории о том, как отчаянно дикие гуси защищают свои гнездовья от людей и собак. Интересно, как поступит в такой ситуации Девон?