Год среди каннибалов. Северо-Западная Амазония

Ягуаров убивают только в целях самозащиты и никогда ради забавы. Причина этого заключается не в трусости, а в нежелании навлечь на себя гнев сородичей зверя или семьи шамана, который превратился в ягуара. Индейцы считают, что животные обладают теми же инстинктами, что и они сами, а значит способны на кровную месть обидчикам. Соответственно, индейцы стремятся не провоцировать конфликт с племенем ягуаров, но, если зверь убил одного из них, это все меняет, и они сразу же вступают в бой. Глупо охотиться на ягуара без повода, только ради еды или из спортивного интереса, поскольку это неизбежно приведет к войне со всем семейством убитого зверя или ожесточенной вражде с блуждающим духом, нашедшим временное пристанище в его теле. Но когда погибает индеец или теряется ребенок, а ягуаров, как правило, всегда обвиняют в убийстве детей, которые пропали из дома, люди обращаются к шаману, который объявляет, что преступление совершил замаскированный враг, возможно, дух неприятельского колдуна, стремящийся уничтожить племя, убивая будущих воинов или матерей воинов. В данных обстоятельствах ягуар рассматривается как враг человека. Организуется большая племенная охота, и, если зверя удается поймать, его плоть съедают на пиру, который очень напоминает описанные ранее каннибальские оргии[576]. Ни в одном другом случае индеец не употребляет в пищу мясо ягуара. Шкура зверя переходит во владение шамана, чья магия одержала верх над чарами соперника.

Я уже отмечал, что ко всему необычному или неизвестному индейцы относятся с подозрением и страхом. Мой фотоаппарат их воображение, естественно, наделило магическими свойствами, например, большинство боро считали, что это адская машина, предназначенная для кражи душ тех, кого запечатлел его злобный глаз. Аналогичным образом мой монокль, по их мнению, позволял мне видеть то, что у них на душе. Когда я впервые попытался сфотографировать туземцев, их очень обеспокоило то, что я использовал черную ткань для оборачивания этого зловещего приспособления, а когда и моя голова скрылась под тканью, они все сошлись во мнении, что я таким образом творю какое-то странное колдовство, которое даст мне возможность прочитать их мысли, узнать скрытые намерения и украсть души, а точнее, стать властителем их душ, чтобы в любой удобный момент подчинять их своей воле. Такая реакция, несомненно, отчасти объясняется тем, что на проявленной фотопластинке индеец лицом к лицу сталкивался со своей обнаженной душой, представляющей миниатюрную копию его самого. Единожды взглянув на фотографию, они никогда больше не соглашались иметь дело с такой магией. Женщины уитото считали, что мое колдовство более материально, и опасались, что, если дадут себя сфотографировать, у них появится потомство, отцом которого будет фотоаппарат или фотограф.

Приведу еще один пример отношения туземцев к аномальному. Индейцы из одного племени уитото практически боготворили необычную пальму, ствол которой, как видно на фотографиях, раздваивался на высоте нескольких футов от земли. С другими прецедентами почитания деревьев я не сталкивался. Нельзя сказать, что они поклонялись этой пальме, поскольку, как я уже говорил, индейцы ничему не поклоняются, но уитото, бесспорно, считали, что ее нужно ценить и почитать, поскольку неуважительное обращение с ней может навлечь на племя беду[577].

И, наконец, помимо веры в добрых или злых духов, племена южной части Жапуры почитают солнце и луну. Солнце – это великий и сочувствующий дух, но не воплощение великого Доброго духа. Луна – его жена, которую солнце каждую ночь посылает на небо, чтобы она не дала злым духам уничтожить людей. О звездах индейцы имеют очень смутное представление, только один боро смог объяснить мне, что они – души вождей и великих представителей его племени[578].