Год теней

– Извини, друг, – ответил Фредерик. – Я, похоже, перевозбуждён. Ты же понимаешь, это большое событие.

Томас проворчал:

– Да, мне это известно.

«Я знаю, Оливия, – сказал Генри. – Но стараюсь не ходить туда. Догадываюсь, что тебе это не понравится. Но тут нечего стесняться. Это даже прикольно, правда-правда».

«Прикольно?»

«Да, твоя семья пожертвовала всем, что у вас есть, чтобы сохранить оркестр, и потому живёт за сценой в филармонии. Это так… благородно».

«Может быть, если только это не происходит с тобой», – ответила я, когда мы обогнули угол – и нас чуть не сбили с ног четверо здоровенных мужчин.

Они хлопали нас по спине, бесцеремонно обнимали и восклицали «Удачи!» и «Ты молодец, старина Фредерик!».

«Фредерик, – спросила я, пытаясь отдышаться, – что это значит?»

Фредерик так смеялся, что едва мог говорить.

«Это мои друзья по гильдии. Видимо, пришли поддержать меня!»

Я заметила, что Томас не радуется вместе с остальными, а стоит в сторонке и нервно оглядывается вокруг.

«Генри, – сказала я, – приглядись к Томасу».

«Да, я обратил внимание, – хмуро ответил Генри. – Очень подозрительный тип. Фредерик, посмотри на Томаса. Тебе не кажется, что он…»

– Ну хватит, ребята. – Томас пробрался сквозь толпу, схватил Фредерика за руку и повёл нас прочь. Лицо его лоснилось от пота. – Позвольте выдающемуся композитору подышать воздухом.

«Фредерик, вы композитор?» – удивился Генри, когда Томас уводил нас.

«Представляете, я не имею об этом ни малейшего понятия», – ответил Фредерик, всё ещё улыбаясь во весь рот, и вслух сказал:

– Томас, дружище, скажи мне: как я сюда попал, а?

– Что? – рявкнул Томас.

– Ты сказал про меня «выдающийся композитор». Я что, пишу музыку?

Томас засмеялся:

– Всё шутишь?

– Я серьёзно.

– Подожди, ты что, ничего не помнишь? – Томас остановился в самой тёмной части коридора. – Как однажды осенью барон Экельхарт услышал наше выступление на улице? Как его очаровало твоё соло и он пригласил тебя в свой особняк на частный концерт? Как он привёл тебя к самому маэстро Зайдлю и тот, восхитившись твоей игрой, принял тебя в оркестр без конкурса?

У Фредерика отвалилась челюсть. У меня внутри что-то ёкнуло: дикий взгляд Томаса настораживал.

«Генри, тут что-то не так», – сказала я.

Генри согласился со мной.

«Фредерик, нам нужно уходить отсюда».

Но наш призрачный друг его не слушал.

– Невероятно, – прошептал он.

Томас снова засмеялся:

– Вот именно! А помнишь самое удивительное: как маэстро, обнаружив твой талант, заказал тебе концерт? Говорят, это шедевр. На улице наши братья-простолюдины поговаривают, что сегодня ты должен представлять его – ещё один сюрприз. Что сам Моцарт заплакал бы, услышав твоё произведение. Что после этого ты прославишься. – В полутьме глаза Томаса недобро блеснули. – Ну что? Освежает это твою память, старина?

Фредерик кивнул, и улыбка медленно расползлась по его лицу. Пальцы у него согнулись, вспоминая, как они держали скрипку. Про себя он стал напевать мелодию, которую написал, и она эхом отразилась в нашем общем сознании. У меня перехватило горло, и Генри схватил меня за руку.

Внезапно мы узнали, каково это – быть скрипачом-виртуозом, сочинять музыку, достойную Моцарта. Механизм творчества мгновенно закрепился у нас в мозгу, как навык завязывания шнурков.

«Фредерик, – сказала я, ошеломлённая шквалом воспоминаний, – это изумительно…»

– Я композитор, – пробормотал призрак.

Томас смотрел на него с отвращением.

– Я скрипач в Городской филармонии. – Фредерик засмеялся. – Теперь я вспомнил…

Томас дёрнул головой, прерывая его. Сильные руки сграбастали нас сзади – одна схватила за талию, другая стиснула горло, лишая нас воздуха. Мы все впились в руку Томаса ногтями, но он не ослабил хватку.

– Да-да, – прошипел Томас, – и при этом ты забыл о нас. Правда, Фредерик? О своих друзьях из гильдии. Обо всей своей жизни до этой удачи и славы. Расхаживаешь здесь в хорошем костюме со своими богатенькими покровителями, а о нас, обо мне и не вспоминаешь. Ты бросил нас на улице.

Фредерик, задыхаясь, попытался тряхнуть головой.

– Я не забыл…

– О, слишком поздно, дружище. – Томас засмеялся. – Где ноты?

Фредерик не понимал его. Я почувствовала его испуг и растерянность и заплакала.

«Это тот самый миг? – спросила я Генри и потянулась к нему, но не могла отыскать в лабиринтах сознания. – Мы сейчас умрём, да?»

«Не бойся. – Генри, кажется, тоже плакал, я не могла понять – вся отдалась страху. – Помни, что мы проснёмся как ни в чём не бывало. Всё это не по-настоящему».

Однако сдавленное горло и нехватка воздуха ощущались совсем по-настоящему.

– Где партитура, Фредерик? – шипел Томас. – Твоя проклятая гениальная музыка! Где ты спрятал ноты?

Но Фредерик не имел представления – я чувствовала это. А учитывая наш страх, не было надежды, что мы успеем вспомнить это вовремя.

– Где? – крикнул Томас.

Внезапно у меня в мозгу что-то щёлкнуло. Партитура. Музыка Фредерика. Меня озарила догадка, и, хотя я была до ужаса напугана, мне захотелось смеяться.

«Ноты! – сказала я Генри и Фредерику. – Мы нашли. Вот ваш якорь, Фредерик, – музыка!»