Призрак растянул большими пальцами уголки рта. Видимо, улыбка одними губами потребовала бы слишком много усилий: теперь, когда вокруг шныряли тени, мистер Уортингтон стал почти полностью прозрачным. К счастью, они на него не нападали. Пока. Днём он находился в «Счастливом уголке», а ночью сидел у меня в ногах.
Но так не могло продолжаться вечно.
– Неохотно, – проговорил мистер Уортингтон, не вынимая пальцев изо рта. – Неохотно.
– Да, мы делаем это неохотно, – подтвердила я. – И не разговаривайте, пожалуйста, вам надо беречь силы.
– Готова, Оливия? – Генри протянул мне руку и улыбнулся. – Последний раз?
– Последний раз. Навстречу иному миру.
Мы сели, соприкоснувшись коленками, и переплели пальцы. Потом повернулись к мистеру Уортингтону.
– Мы готовы, – сказала я.
И мистер Уортингтон взлетел над нами, широко раскрыл рот и осторожно, медленно, как смола, стёк внутрь нас.
Когда я очнулась, оказалось, что я лежу под картонной крышей. Я попыталась сесть, но не смогла: живот пронзила острая боль. Сначала я подумала, что нас опять убили.
«Генри! – прошептала я, моргая, чтобы зрение прояснилось. – Где ты?»
«Оливия, я здесь», – прозвучал голос Генри откуда-то из глубины моего мозга.
Я ухватилась за него. «Не замолкай, говори что угодно. Я почти готова».
«Семью семь – сорок девять. О дивный новый мир, где обитают такие люди! Тебя зовут Оливия, и ты не любишь людей».
«Перестань. Тебя же я люблю, разве нет?»
«Ну не знаю. – Генри, похоже, улыбался. – Любишь?»
Я мысленно покраснела. «Проехали. Что ты там говорил про новый мир?»
«Это Шекспир, „Буря“».
«Да ты просто ходячая энциклопедия! А то я не знаю! Где мистер Уортингтон?»
«Посмотрите вниз, – произнёс мягкий добрый голос в моей голове, – и вы увидите мои руки».
Мы опустили глаза. Руки были тонкие и усталые. «Извините, что я долго не мог говорить. – Мистер Уортингтон вздохнул. – А когда-то у меня было много что сказать».
«А где мы?»
«Я не совсем понимаю. Давайте это выясним».
Вместе мы выбрались из картонного домика, проползли мимо кучи сырых газет и оказались на улице в пасмурный зимний день. Напротив нас стоял другой картонный дом, за ним ещё один, и ещё. Рядом возвышалось здание филармонии. Заглянув внутрь, я увидела ряды матрасов на полу и людей, склонившихся над мисками с супом.
Дальше, сквозь моросящий дождь, я разглядела здания, которые казались смутно знакомыми.
«Это центр?» – спросила я.
«Да, наверное. А это, должно быть, Радоствилл. Да. Это он».
«По мне, выглядит не очень радостно», – заметил Генри.
«Да уж, весёлого мало, – ответил мистер Уортингтон. – Так народ с горечью прозвал это место. Городские власти разместили нас здесь».
«А что это? – поинтересовалась я. – И что тут случилось?»
«Это трущобы, – объяснил мистер Уортингтон. – Их ещё много в городе. Тогда случились… неприятности с банками, и нас нужно было куда-то переселить. Кроме Радоствилла, были ещё Солнцевилл, Мирный Парк…»
Я почувствовала, как Генри перебирает в мозгу знания, полученные за годы учёбы. «Вы говорите о Великой депрессии? В тридцатых?»
«В ней не было ничего великого, кроме масштаба, – усмехнулся мистер Уортингтон. Он пробирался в моей голове через трясину воспоминаний. – Я был бизнесменом, – грустно сказал он и, затянув потуже узел рваного галстука, огладил рубашку. – Уважаемым человеком».
«Это всё Экономика, – прошептала я. – Верно?»
Потом что-то врезалось нам в живот.
– Привет, папа! Гляди, я добыла нам еды!
Мы посмотрели вниз и увидели маленькую девочку с тёмными глазами и волосами. Одной рукой она обнимала нас, а в другой держала ведёрко.
– Таби? – Голос у мистера Уортингтона дрогнул, и мы опустились на колени и зарылись лицом в волосы девочки. – Таби, Таби…
– Папа, давай есть, я ужасно голодная! Я несколько часов простояла в очереди. Что с тобой? – Девочка положила ладони нам на лицо и поцеловала нас в нос. – Тебе приснился дурной сон? – И она снова чмокнула нас. – Какой у тебя холодный нос! – Чмок. – Как у северного оленя! – Чмок, чмок.
– Да, – проговорил мистер Уортингтон, и, когда он попытался улыбнуться, я почувствовала ком в горле. – Боюсь, что да, я видел кошмар.
– Ну, я принесла супу, так что пора перекусить, – заявила Таби и потащила нас за руку. – Садитесь, я за вами поухаживаю, мусье.
– Месье, – поправил её мистер Уортингтон.
Таби засмеялась, и смех перешёл в сильный влажный кашель.
«Генри, это его дочь», – прошептала я.
«Я знаю. Её зовут Табита».
«Сокращённо – Таби».
Вместе с мистером Уортингтоном мы начинали вспоминать. События далёкого прошлого пролетали сквозь наше сознание, как листья, уносимые ветром.
Она родилась в апреле.
Её мама заболела. Лидия.
Таби любит кошек.
Потом образы Таби и Радоствилла тоже куда-то унеслись, и настал другой день, с грозой.
Мы сидели в картонном домике, Таби лежала у нас на руках и кашляла. Каждый раз её тело содрогалось, как от электрического разряда.
– Помогите кто-нибудь! – вскрикнул мистер Уортингтон.
Я снова ощутила острую, кинжальную боль в животе и догадалась, что это голод. Задыхаясь, я согнулась пополам. «Генри, я теряю сознание».