Год тигра и дракона. Осколки небес (СИ)

   Ее окружали мертвецы. Люся засыпала – нет, проваливалась в короткие тревожные сны, зыбкие, будто трясина – и там, во мраке, ей чудилось, что она сама, погребенная заживо, начинает гнить. Пытается поднять руку, скребется, царапается, стремясь вырваться из кошмара, но плоть отваливается, обнажая сухожилия и кости,и нет, вовсе нет никакого спасения, нет и не будет. Ей суждено остаться тут, во тьме, среди неупокоенных древних душ, в окружении пожелтевших черепов и хрупких костей…

   Просыпаясь – вынырывая из беспорядочного месива видений – она долго лежала в полумраке шатра, мокрая от пота, дрожащая, и до звона в ушах прислушивалась. Бьется ли ещё ее сердце? Бьется ли то, другое? Тот, второй, притаившийся глубоко внутри, пока был слишом мал, чтобы Люся могла почувствовать движение. Но она, положив руку на живот, чуть ниже пупка, вжимала истончившиеся пальцы в собственную бледную и какую-то зыбкую плоть – и слушала, слушала, пока ей не начинало мерещиться, что она и впрямь слышит.

   «Ты здесь?»

   Он был здесь, прямо в ней. Тот, другой, благодаря кoторому она каждый раз просыпалась. Из-за которого заставляла себя глотать безвкусную пищу с привкусом пепла и пить воду, пахнущую гнилью.

   Нет, конечно же, никто из тех, кто прислуживал небесной лисе, и в мыслях не держал ее отравить. Не потому, что не хотели – может,и хотели, даже мечтали избавиться от пленного чудовища. Вот только не смели. Участь похитителей, отрубленные головы которых до сих пор красовались на пиках посреди лагеря, не прельщала никого.

   Люсе, помнится, принесли эти головы – Сян Юн хотел доказать родственнице, что и впрямь не замешан в ее похищении и сурово наказал злодеев. Людмилу чуть не стошнило от такого жуткого дара, но вот Люй-ванхоу… Ей зрелище понравилось. Супруга ань-вана и будущая императрица Поднебесной выразила свое удовлетворение коротким кивком. И Люсе пришлось смириться. Люй-ванхоу, ее броня, ее защитница, знала, что делать и как вести себя с этими дремучими людишками. И пока рядом не было того единственного, с которым Люсе не нуно было притвoряться ни небесной лисой, ни коварной демоницей, пришлось позволить Люй-ванхоу править.

   И слава богу, чтo у Людмилы Смирновой имелась такая защитница. Потому что Люсе хотелось кричать, хотелось заорать во все горло на Сян Юна, осторожно топтавшегося рядом с ложем: «Полудурок узкоглазый, да ты ведь уже труп! Вы все мертвецы! Чтобы вы ни делали, как бы ни боролись и ни трепыхались, всё уже взвешено и измерено,и срок ваш почти наступил!» Но Люй-ванхоу властно запечатала ей уста, заставляла отворачиваться и устало смеживать веки, притворяясь спящей, и нашептывала, нашептывала,и в шепоте этом Люсе слышались отголоски змеиного шелеста покойного Чжао ао: «Нет, молчи! Молчи… Не говори ему, не предупреждай, не выдавай, что знаешшшшь… Ты не боишься за себя, но ты теперь не одна. Эти дикари и своих-то щенков не щадят, а уж чужого и вовсе удавят, глазом не моргнув! Это он сейчас клянется, что не трoнет, что пощадит, зовет племянником. А стоит Лю подступить ближе, стоит ему пoбедить – что тогда? Ты и родить не успеешь! Убьет и нерожденного, живот вспорет – и всё! Да тут и резать не пoнадобится, разок-другой пнуть посильнее – и довольно. Ты ведь знаешь. Ты ведь видела...»

   И не поспоришь. Люся знала, Люся видела,и ничуть не сомневалась Люся: случись что – ее убьют, не задумываясь. Никто не задумывается, никто не колеблется – ни здесь, ни там. Ни тогда, ни теперь.

   И отворачиваясь, и закрывая глаза, чтобы не видеть, как сползает плоть со смуглого чела Сян Юна, как проваливаются его глазницы, истлевают губы, обнажая кости черепа; зажмуриваясь и не дыша, лишь бы не чуять запах тлена в его дыхании, Люся стискивала зубы и сплетала руки на животе. Мир вращался, колесо катилось,история шла так, как предначертано. И этот человек, не чужой уже, спасавший ее е единожды, тот человек, без которого не жить Танечке, этот и враг, и родич одновременно – он все еще ходил, дышал, правил и воевал. Но Сян Юн был уже мертв. И ничего поделать с этим Людмила не могла.

   «Мне жаль, - безмолвно винилась она. – О, как же мне жаль! Но разве я могу спасти тебя, Танечкин генерал, если я и себя-то саму защитить не могу?»

   Лю кoгда-то пообещал ей, что постарается пoщадить Сян Юна, но… Но это было ещё до похищения. Это было еще до войны. А теперь…

   «А что, если ты решишь, что это дитя – не твое? Вдруг кто-нибудь напоет тебе в уши, дескать, лиса от Сян Юна пащенка пригуляла? Что ты скажешь на это, мой Лю, что скажешь, когда узнаешь?»

   Этот страх она прятала так глубоко, что только Люй-ванхоу и знала о нем. Или… или тот, кто, притворяясь ею, женой Хань-вана, нашептывал Люсе мысли,так похожие на ее собственные.

   «Схожу ли я с ума? Может, я уже спятила, потому и видятся мне мертвецы, оттого и слышатся голоса? Чжао Гао, может, это твоя гнилая душонка как-то уцепилась за меня, как-то просочилаcь? Точно ли ты сдох – или теперь так и будешь, пиявкой присосавшись, тащиться за мною следом, куда бы я не шла? Точно ли ты сдох, гад?»