Девушки стояли группками у крайних пальм рощи и с интересом наблюдали, как я обихаживаю свою Амаль, а потом птицей взлетаю в седло (уж я постаралась!). Потом пустила лошадь через ограду загона и шагом подъехала к бедолагам.
– Зачем ты это сделала?
Ух ты! Лиана впервые за месяц обратилась лично ко мне.
– Что «это»?
– Разбросала навоз.
– Навоз? Это моя лошадка отомстила за меня. – Смеясь, я похлопала Амаль по шее. Та закивала головой, словно подтверждая, что всю ночь гадила по всему оазису.
– Смотри, не поплатись, – лицо красавицы перекосила злоба.
Я подъехала как можно ближе и склонилась к ней из седла:
– Когда ты злишься, становишься некрасивой. Учти это.
Она не осталась в долгу:
– А тебе для этого и злиться не надо.
– Это неважно, ведь мне не нужно завлекать Са уда красотой.
– А чем ты его завлекаешь?
– Не я его – он меня!
Я рассмеялась и допустила ошибку, дорого стоившую не только мне – чуть пришпорила Амаль. У арабских лошадей хвост недаром прозвали петушиным, это одна из их особенностей – при малейшем волнении и просто движении хвост поднимается и развевается на ветру.
Этим хвостом и задело по лицу Лианы.
Вслед мне неслись ругательства.
О… «пся крев!» – ругательство польское. Значит, она полька? Как просто можно выявить национальность человека, всего лишь «мазнув» конским хвостом по лицу.
Я с удовольствием погоняла кобылу, не подозревая, что это в последний раз.
Раиса предупредила меня откровенно:
– Прекрати свои выходки. Из-за тебя могут пострадать другие.
– Например?
– Чего ты добиваешься?
– Хочу домой.
– Я тебе сказала, что хозяин уехал. Приедет и все решит.
Я действительно прекратила выходки. Можно бы придумать еще много что, но, во-первых, доставалось больше всего слугам, им приходилось убирать за мной, во-вторых, мне надоело. В-третьих, понятно, что Раиса постарается, чтобы Сауд вернул меня в Дубай.
Раиса оказалась права – за меня начали платить другие…
– Амаль!
– Что, Асият?
– Амаль!
– Да что случилось?
Взволнованная девушка звала меня наружу. Я ожидала там чего-то страшного вроде снежных сугробов по пояс поверх песка или пустынного джина собственной персоной, но ничего такого не увидела. Разве что оживление у конюшни.
Асият указывала рукой именно туда:
– Амаль!
Я бросилась к загону, расшвыряла в стороны любопытствующих красоток и обомлела. Моя красавица билась на земле в предсмертных судорогах!
– Что с ней?
Могла бы и не спрашивать, ясно, что лошадь отравили.
На мой немой вопрос конюх отрицательно покачал головой – спасти лошадь невозможно. Глаза моей Амаль смотрели с тоской, на губах уже выступила пена…
Я рыдала, уткнувшись лицом в лебединую шею, гладила ее, чувствуя, как уходит из красивого тела жизнь. Амаль осталась только в моих рисунках…
Понятно, кто это сделал или по чьему приказу. Пусть бы мстила мне, но лошадь при чем?! Кулаки невольно сжались:
– Амаль, я отомщу! Я убью ее!
Поднялась и уткнулась в черную абаю – путь мне заступила Раиса:
– Прежде чем обвинять, собери доказательства.
Голос и глаза привычно холодные, но даже этот тон меня не остудил.
– Я и без доказательств знаю, что это она!
– Ты можешь знать что угодно, но это не значит, что поверят другие. Собери доказательства.
– Мне плевать на других. – Я прошипела по-русски, но Раиса все поняла, не могла не понять, такой тон перевода не требовал.