Год ведьмовства

– Нет, – согласилась Марта, заламывая руки. – Но я чиста душой. Я исправно молилась. Я жила правдиво и порядочно. Я верно служила Отцу, я нарекла много поколений детей, исполняя его волю. Я могу занять ее место. Молю.

– Марта, – сказала Иммануэль и встретилась взглядом со своей бабушкой. Та рыдала, шумно и неприкрыто всхлипывая, и как будто с каждым вздохом становилась мельче. – Все хорошо. Я готова.

Марта побледнела, и несколько слезинок скатились по ее щекам, задержавшись на подбородке. Она покачнулась и рухнула бы на землю, если бы Анна не взяла ее под руку, помогая удержаться на ногах.

Иммануэль заставила себя снова взглянуть на пророка. На этот раз ее голос не дрогнул.

– Моя жизнь за жизнь Эзры.

На какое-то мгновение ей показалось, что пророк откажет ей, вцепится в горло, за волосы потащит обратно в Обитель или подвесит за кандалы где-то в недрах своих проклятых подземелий, где она так навсегда и останется. Но пророк лишь склонил голову и молитвенно сложил руки, сцепив пальцы в замок.

– Отведите ее к алтарю.

Во второй раз за этот день Иммануэль ввели в собор и по длинному проходу повели к алтарю. Там, на виду у всей паствы, она сняла с себя свадебное платье и расплела косы. Лишенная одежды и всякого бремени, она взобралась на алтарь.

В двери собора задувал ветер, и сорочка под ее подвенечным платьем казалась тонкой и прозрачной. Не то чтобы скромность теперь имела большое значение в свете того, что она собиралась сделать.

Паства снова набилась собор. Они не стали рассаживаться по скамьям, как во время суда. Вместо этого они сразу ломанулись вперед в проход, толпясь у подножия алтаря – всем хотелось занять место с самым лучшим обзором на предстоящее жертвоприношение. Среди них были и Муры – они плакали и рвали на себе одежды. За ними с похоронным выражением лица следовала Вера, все еще окруженная с обеих сторон стражниками. А в самых первых рядах, связанный, обожженный и закованный в кандалы, стоял Эзра.

Иммануэль и раньше доводилось видеть сломленных мужчин. Мужчин с петлями на шее на городской площади, приговоренных к смерти за свои грехи. Доводилось видеть мужчин, которые держали на руках своих мертвых сыновей, и мужчин, на чьи спины опускалась плеть. Больных и раненых, и обезумевших от ярости. Но ни один из них не выглядел таким потерянным, как Эзра в тот момент.

Протиснувшись сквозь толпу, пророк занял свое место за алтарем. Он положил одну руку на голый живот Иммануэль, а другую на ее голову, большим пальцем сильно надавил на печать, которую вырезал на ее челе всего несколько часов назад.

Кровь потекла по ее переносице, собираясь в лужицу в ямочке над верхней губой.

Она ждала молитвы с широко открытыми глазами, но ее не последовало. Ее решили отправить в загробную жизнь без объявления и предупреждения, без соборования и без молитвы об Отцовой милости… И, возможно, так было к лучшему, принимая во внимание тяжкий грех, который она собиралась совершить. Для нее не будет места в святых чертогах Отца. Никакой пощады для нее на небесах после того, что она собиралась сделать.

Апостол Айзек выступил вперед, обеими руками держа ритуальный нож. При виде клинка ее охватил страх. Ее сердце начало бешено стучать о ребра, и она ухватилась за край алтаря, чтобы не поддаться соблазну сбежать.

Дрожащей рукой пророк обхватил рукоять клинка. С минуту он изучал его, словно оценивая его вес. Затем его взгляд упал на Иммануэль.

– Ты действительно готова умереть за него? Готова обречь себя на проклятие?

Она кивнула, понимая, что время пришло. Пути назад не было.

– Все его грехи – мои.

– Нет, – Эзра подался к ней, задергавшись в кандалах и царапая пол в поисках опоры. – Иммануэль. Пожалуйста, не надо.

Пророк положил руку ей на лоб, с достаточным нажимом, чтобы заболела рана от печати. Он занес нож высоко над головой.

– Кровь за кровь.

Глава 39

И дева родит дочь, и ее назовут Иммануэль, и она искупит грехи паствы гневом и бедами.

Из сочинений Мириам Мур

Иммануэль перехватила кинжал. Одной рукой она вцепилась в рукоять, а другой – в голое лезвие, остановив его за считаные доли секунды до того, как острие проткнуло ее грудь. Собрав все силы, которые в ней оставались, она вырвала нож из рук пророка.

Прихожане загудели от шока. Стражники бросились в атаку, заполнив проходы, их пальцы замерли на спусковых крючках ружей, как одно направленных на Иммануэль. Одновременно слышались призывы стрелять и опустить оружие, но Иммануэль не обращала на них никакого внимания. Она занесла ритуальный кинжал и разрезала им рукав своей сорочки. Затем, пятью последовательными яростными надрезами, начертала на обнаженной коже предплечья обращающий сигил.

Время расщепилось на мгновения у нее на глазах. Боль от порезов стала нарастать, становясь почти невыносимой. Ее тело сотрясли сильнейшие судороги, заставив ее встать на колени, и когда она мучилась и корчилась в приступе агонии, алтарь начал содрогаться вместе с ней – камни сдвигались, крошились углы.