Год ведьмовства

– Все ведьмы в первую очередь миссионерки. Как еще четыре девушки, иностранки, сумели бы собрать армию настолько большую, что она смогла противостоять силам Вефиля? Как еще посеяли бы семена раздора, если не завоевав сердца и души церковной паствы?

– То есть, они не хотели заманить меня в ловушку, они хотели завоевать мою душу?

Вера кивнула.

– Им нужна ты, Иммануэль: твоя сила, твой потенциал. Лилит только того и хочет, чтобы ты стала одной из них, сестрой и служительницей их ковена. Помяни мое слово: незадолго до того, как все будет кончено, они предложат тебе сделку. Предложат пополнить их ряды.

Иммануэль задумалась, пытаясь представить, как могла бы выглядеть ее жизнь в лесу вместе с Лилит. Больше никто не заставлял бы ее бороться с искушениями и пресмыкаться у ног пророка. Она смогла бы жить без оглядки на предписания и наказания, бродить, где вздумается, и делать, что вздумается.

– Что будет, если я откажусь от их предложения?

– Тогда ты разделишь участь остальных вефилян.

Руки Иммануэль перестали дрожать. Она выпрямилась в кресле. Расправила плечи. Впервые посмотрела Вере прямо в глаза.

– Есть ли какой-то способ их остановить?

Вера кивнула.

– Способ есть. Для этого потребуется мощный сигил, который перенаправит энергию бедствий в другое русло. Тебе нужно будет вырезать его на своей руке освященным лезвием.

– Например, священным кинжалом?

– Да, но непременно кинжалом пророка. Видишь ли, мощный сигил требует мощного орудия, чтобы нанести его. Клинок обязательно должен быть освящен – то есть, насыщен силой через прочтение над ним молитвы или заклинания. В Вефиле есть всего несколько подходящих предметов. Священный кинжал пророка; нож для жертвенного заклания; и меч первого поборника святости Дэвида Форда, который висит над соборным алтарем, – вот и все, что приходит на ум. Обломок рогов Лилит тоже мог бы подойти. Я даже подозреваю, что именно его использовала твоя мать, когда вырезала сигилы в хижине.

– Единственное, что мне нужно сделать, это вырезать сигил на своей руке освященным клинком, и все будет кончено? Бедствия закончатся, и все вернется на круги своя?

– Если бы, – ответила Вера с грустной улыбкой. – Нанесенный сигил перенаправит бедствие обратно к его истоку – к тебе. Как только ты пройдешь через это, если, конечно, выживешь после такого, ты сможешь повелевать энергией бедствий, как своей собственной.

Иммануэль попыталась вообразить это: мор, кровь, тьма и грядущая резня могли стать ее персональным оружием. Это был бы ее шанс приструнить церковников, добиться помилования Эзры, заставить пророка расплачиваться за свои грехи. Она могла бы править над всем Вефилем, если бы захотела. Под ее началом в городе забыли бы о кострах и чистках. Юных девушек больше не раскладывали бы на алтаре, как агнцев на заклании. Жители Окраин больше не прозябали бы в нищете. Имея такую власть, она могла бы разрушить церковь пророка до самого основания. Она могла бы построить Вефиль заново.

– Но какова цена? – спросила она, зная, что расплатиться придется сполна. Если она что-то и усвоила за это время, так это то, что власть никогда не дается даром.

– Невозможно предугадать, что и когда она возьмет взамен. Только знай, что цена за такую власть будет очень высока. Она может стоить тебе жизни, как было с твоей матерью, может изъесть твои кости и расползтись по всему телу, как рак. Или она решит поиграть с твоими чувствами и отнимет у тебя рассудок в качестве оплаты. А может, лишит жизни твоего первенца или сделает тебя бесплодной. С уверенностью можно сказать только то, что однажды тебе придется заплатить за власть, которую ты получила.

– Есть ли какое-то лекарство от этих… последствий?

– Возможно, но все целиком и полностью зависит от того, какими будут эти последствия.

Иммануэль кивнула, сначала себе, потом Вере.

– Научите меня, как это делать.

В ответ Вера рассмеялась; это был резкий и неприятный смех, почти пугающий. На другом конце кухни печка топила так жарко, что Иммануэль видела, как рябит вокруг горячий воздух. На плите засвистел чайник. Вода, пузырясь, выплеснулась из его носика, и угли под чайником зашипели.

– Что смешного?

Вера взяла себя в руки, вытерев уголки глаз.

– То, что ты думаешь, будто я обреку тебя на такую участь, – ее улыбка померкла, и она внезапно приняла очень серьезный, почти грозный вид. – Вефиль слишком долго перекладывал свои невзгоды на плечи юных девочек. Сына своего я уже потеряла. Я не хочу, чтобы моими стараниями тебя постигла такая же судьба. Уж точно не ради бессмысленной попытки спасти город, который спасения не заслуживает.

– Вефиль вовсе не безнадежен. Там живут и хорошие люди, и если им не помочь, они погибнут в грядущем бедствии.

– Хорошие люди не преклоняют головы и не прикусывают языки, в то время как страдают другие хорошие люди. Хорошие люди не становятся соучастниками преступлений.

– В городе есть дети, – сказала Иммануэль, пытаясь ее образумить. – Юные девочки, такие как мои сестры, которые ни в чем не виноваты.