Год ведьмовства

– Не так, как вас. Разве что кровь на несколько дней отравила наши воды. Но до нас доходили слухи о болезнях, поразивших Вефиль. Однажды мы нашли женщину… Нагая и обезумевшая от лихорадки, она плутала в горах совсем неподалеку от Ишмеля. У нее на лбу был знак, который носят ваши жены, так что мы сразу поняли, что она вефилянка. Она умерла в деревне через несколько дней после того, как мы ее нашли. Наши врачи ничем не смогли облегчить ее страданий. Ни настойки, ни травы – ничего не помогало. – Она замолчала на мгновение и нахмурилась, вспоминая. – Но нам не пришлось пережить такие ужасы, как вашему народу. Чем бы ни было это зло, оно по большей части сосредоточено в границах Вефиля. Однако Вера считает, что со временем зараза может распространиться и на Ишмель.

– Это правильно, что она проявляет бдительность.

Сейдж встала, чтобы убрать со стола тарелки.

– Бдительность – ее второе имя. Я лишь надеюсь, что ты не приняла ее настороженность за враждебность. Я знаю, что порой она бывает довольно… резка, но на самом деле она рада тебя видеть. Думаю, она просто так долго тебя ждала, что теперь не знает, как себя вести и что чувствовать теперь, когда ты здесь. Но это пройдет. Вам двоим просто нужно время привыкнуть друг к другу, вот и все.

Как по сигналу, входная дверь распахнулась, и вошла Вера. Она сняла пальто, скроенное, как и вся ее остальная одежда, по мужскому фасону, села за стол и наложила в тарелку завтрак, приготовленный Сейдж. Она ела, ловко избегая прямых ответов на вопросы своей спутницы о том, как прошло ее утро, только кивая и изредка бросая «да» или «нет», когда слова из нее все-таки вытягивали.

Сейдж, возможно, углядев в этом какой-то тонкий намек, заявила, что идет во двор кормить цыплят и чистить курятник. Когда она ушла, между Верой и Иммануэль повисло долгое молчание, нарушаемое только потрескиванием очага.

Первой заговорила Вера.

– Не пойму, на кого ты больше похожа: на моего мальчика или на свою мать.

Это был первый раз, когда она заговорила о Дэниэле, и значимость момента не ускользнула ни от одной из них.

– Я всегда надеялась, что похожа на него, – сказала Иммануэль после заминки. – Когда я была маленькой, я часто смотрелась в зеркало и пыталась представить себя мальчиком, чтобы понять, как он мог выглядеть.

Выражение лица Веры было трудно прочесть. Своей железной выдержкой она так напоминала Марту.

– Жаль, у меня нет портрета, чтобы показать его тебе, но стража пророка сожгла все, что у меня от него осталось.

– Не все, – сказала Иммануэль.

Она встала и подошла к двери, где бросила свою сумку накануне вечером, и принялась рыться в ее содержимом, пока не нашла дневник матери. Она принесла его в кухню, раскрыла на странице с портретом Дэниэла и через стол подвинула к Вере.

Та взяла дневник чуть дрожащей рукой и долго-долго смотрела на рисунок, не произнося ни слова.

– У твоей матери всегда был талант. Вылитый он. Совсем такой, каким я… – она покачала головой. – Спасибо тебе. Много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз видела его лицо.

– Каким… каким он был? – робко поинтересовалась Иммануэль, сомневаясь, вправе ли она об этом спрашивать. Лезть в душу к матери с расспросами о ее погибшем сыне казалось таким ответственным и почти кощунственным. Но Веру, казалось, ничего не смутило.

– Он был тихим мальчиком. Добрым, хотя на первый взгляд и не скажешь, – Вера улыбнулась, глядя на портрет насупленного сына, и провела кончиком пальца по складочке на его лбу. – Мне нравится думать, что он видел мир таким, каков он есть. Мало, кто на такое способен. Даже пророки ослеплены собственными пороками. Но не Дэниэл. Он во всех вещах видел их истинную суть.

Иммануэль забрала у нее дневник, положила руку на противоположную страницу, прижимая к столу, и аккуратно вырвала из дневника страницу с портретом отца, после чего протянула его Вере.

– Держите. Он должен быть у вас.

Женщина покачала головой.

– Он и твоя семья тоже.

– Но не мне пришлось его потерять. Это ваш сын. Возьмите.

– У меня остались мои воспоминания. К тому же, это работа твоей матери.

– Ничего страшного. Возьмите, прошу вас. В качестве благодарности за ваше гостеприимство.

– Гостеприимство, – повторила Вера и усмехнулась без тени веселья. – Гостеприимство – это не оставить незнакомца без куска хлеба. Это отпотчевать друга сливовым пирогом с чаем. А тут вовсе не гостеприимство. Я просто делаю то, что должна была сделать много лет назад. Я должна была дождаться тебя. Должна была забрать тебя с собой…

– Вам не в чем себя винить.

– Есть, еще как… по крайней мере, отчасти.

Иммануэль отрицательно покачала головой и снова подвинула рисунок через стол.

– Это ваше. Возьмите.

Вера не пошевелилась. Ее взгляд снова потяжелел, совсем как прошлой ночью. Она кивнула на дневник.

– Откуда он у тебя?

Иммануэль не видела смысла лгать, учитывая, что весь путь она проделала именно для того, чтобы узнать правду.

– Две женщины подарили мне его. Ведьмы, с которыми я встретилась в Темном Лесу.

Ни один мускул не дрогнул на лице Веры. Она откинулась на спинку стула.

– Зачем ты приехала?