Читаем Год жизни полностью

Опытный шофер, Сиротка не жалел времени на осмотр машины в гараже. Кто-кто, а уж он-то хорошо знал, чем кончаются иногда поломки в пути. В прошлом году у его сменщика отняли обмороженную кисть руки во избежание гангрены, и теперь Степка слесарил в гараже, ловко поддерживая култышкой гаечные ключи.

Этот печальный случай, а также прочитанная когда-то книга о снаряжении самолетов произвели на Сиротку такое впечатление, что он решил дублировать на своей машине самые уязвимые приборы зажигания и питания горючим. Много дней шофер терпеливо добывал нужные детали. Зато теперь под капотом стоял запасной бачок с горючим, второй аккумулятор, а на подножке красовался прожектор.

Незаметно подкрался вечер. Когда Сиротка выехал из гаража, студеное небо на западе позеленело. Багровели снизу высокие недвижные облака. Потемнели голые лиственницы. Наст на склоне Лысой сопки отсвечивал серебром. Из труб приисковых домишек, потонувших в снегах, лениво вырастали столбики, распадались вверху и таяли.

Сиротка подкатил к дому Галгана, круто осадил машину на тормозах и дал сигнал. Сейчас же за высоким плотным забором, обнесенным поверху колючей проволокой, дико заскакал, захрипел волкодав. Загремело по проволоке кольцо.

Забавляясь, Сиротка время от времени нажимал кнопку сигнала, и пока хлопнула дверь, заскрипело крыльцо, кобель успел надсадиться от злобного лая.

— Цыц, Сатана! — прикрикнул на собаку Галгаи.

Начальник хозяйственной части тепло оделся в дорогу. На нем была прежняя зеленая бекеша, подбитая лисьим мехом, но к ней добавились кожаный шлем, какой носят летчики полярной авиации, мягкие якутские торбасы, красиво расшитые у колена разноцветными мелкими бусинками. Снаряжение Галгана довершали огромные волчьего меха рукавицы с раструбами, длиной по локоть.

— Ого! — завистливо сказал Сиротка.— Толково ты снарядился, Тимофей Яковлич.

— Иначе нельзя, кровь уже не греет.

Волкодав перестал беситься, лишь когда машина тронулась.

— Ну и живешь ты, чисто князь в крепости,— посмеиваясь, сказал Сиротка.— Такому кобелю попадешься в зубы — пиши сразу отходную.

— Не дай бог,— отозвался Галган,— я сам-то к нему подхожу с опаской. Рванет зубом — и лапти кверху.

— И на что тебе такой зверь?

— А как же! Я целый день на работе, баба по соседкам шляется. Долго ли до греха? Залезет ворье, все подчистит, оставит в чем мать родила. А кое-какое барахлишко-то нажито.

Сиротке нравилось ездить с Галганом. Он никогда не дремал в кабине, помогал накачивать шины, не придирался, если в путевке был преувеличен пробег машины или тоннаж. Кроме того, Сиротку всегда привлекали сильные люди, а Галган физически был очень силен. Своими длинными, как у гориллы, руками он без труда брал трехпудовое запасное колесо и с легкостью бросал его в кузов через борт. Главное же, Галгана никак нельзя было назвать скупым. Приезжая в Атарен, он щедро угощал в ресторане шофера, а когда тот лез в карман за кошельком, всегда удерживал его руку:

— Брось, не фасонь. Я плачу за обоих. Не зря же я хозяйственником работаю: как-нибудь отчитаюсь.

Дом Галгана стоял на отшибе, у реки, и через несколько минут грузовик уже спустился на лед Кедровки. Под колеса понеслась зеркально гладкая дорога. Сиротка нажал на акселератор. Мотор усилил свое гудение, обдал приятным теплом. В кабине запахло бензином и маслом. Затрепыхался угол ватного капота.

За ветровым стеклом проплывал зимний сибирский пейзаж. Крутые сугробы с завитым гребнем. Каменистая осыпь, присыпанная снегом. Голые мрачные лиственницы с растопыренными пальцами-ветками. А поверх всего — вечернее небо с зажигающимися первыми бледными звездами.

— Самое поганое время,— сетовал Сиротка,— без фар не видно, а фары включать еще рано — не стемнело.

Но ночь спустилась быстро. Белый электрический свет упал на припорошенную рыхлую колею, сделал хорошо заметными все рытвины.

К Глухариной заимке подъехали на исходе второго дня. Решили поспать пару часов, чтоб перебить сон, и ехать дальше.

Сиротка заснул мгновенно, как в воду упал, но через час по привычке очнулся. Надо было проверить машину. Выходить из зимовья на мороз шофер поленился: подошел к заиндевевшей двери и сквозь нее послушал успокоительно ровное бормотание мотора. Укладываясь опять на топчан, рядом с Галганом, Сиротка подивился тому, как он спит. Галган лежал на спине, запрокинув голову. Глаза были полуоткрыты и неприятно стекленели под веками, будто следили исподтишка за шофером. Ни храпа, ни дыхания. Даже грудь не шевелилась при вздохе, словно Галган был мертв.

К вечеру третьих суток пути показался Атарен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Тихий Дон
Тихий Дон

Роман-эпопея Михаила Шолохова «Тихий Дон» — одно из наиболее значительных, масштабных и талантливых произведений русскоязычной литературы, принесших автору Нобелевскую премию. Действие романа происходит на фоне важнейших событий в истории России первой половины XX века — революции и Гражданской войны, поменявших не только древний уклад донского казачества, к которому принадлежит главный герой Григорий Мелехов, но и судьбу, и облик всей страны. В этом грандиозном произведении нашлось место чуть ли не для всего самого увлекательного, что может предложить читателю художественная литература: здесь и великие исторические реалии, и любовные интриги, и описания давно исчезнувших укладов жизни, многочисленные героические и трагические события, созданные с большой художественной силой и мастерством, тем более поразительными, что Михаилу Шолохову на момент создания первой части романа исполнилось чуть больше двадцати лет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза