Год жизни. Как прожить его так, словно он последний

В последнее время вокруг таких переживаний ведётся много дискуссий. Раймонд Муди, Кеннет Ринг и многие другие изучали истории людей, вернувшихся к жизни после «клинической смерти». Они взяли интервью у сотен людей, которые рассказывали о том, что свободно парили вне своего тела, слышали, как их объявляют мёртвыми, и проходили через какой-то барьер или сквозь туннель, мимо давно ушедших любимых людей, магнетически притягиваемые сияющим светом, излучавшим всепоглощающий покой и всеохватывающую любовь. Большинство людей считали, что в этом великом свете олицетворён Христос или Будда, или сам Бог. Некоторые дети рассказывали, что повстречались с Санта-Клаусом. Несколько подростков описывали, что встретились с любимым супергероем из мультфильма. А изумлённого атеиста, который ошибочно верит, что посмертное существование зависит от существования Бога, в то время как на самом деле оно зависит только от существования как такового, возможно, ждёт улыбающийся седовласый Эйнштейн с чашкой чая, готовый сесть и обстоятельно всё обсудить. Большинство из тех, кто вернулся после такого опыта, возвратились с тремя очень ценными осознаниями: они стали больше наслаждаться жизнью, меньше бояться смерти и обрели новое понимание цели. Вот вам и пересмотр жизни!

Как бы чудесно и успокаивающе всё это ни звучало, тем не менее в этом есть трагическая нота. Разве многие из вернувшихся были так хорошо подготовлены к этому опыту, настолько знакомы со своей собственной великой природой, что узнали своё изначальное лицо, сияющее перед их глазами? Многие ли знали, что нужно сорвать с себя все привязанности к «имени и форме» и без колебаний принять эту уникальную возможность? Многие ли из тех, кто до своей смерти страдал от болезни ложного отождествления, сумел вырваться из её оков после смерти?

Большинство людей совершенно не готовы встретиться со своей необъятностью. В смерти, как и в жизни, большинство идёт привычной дорогой, какой бы болезненной она не была, лишь затем, чтобы оказаться в узнаваемом окружении – пусть даже совсем неудовлетворительном. Мы мыслим слишком узко. В сущности, мысль как таковая недостаточно обширна, чтобы охватить истину. Истину, как и своё изначальное лицо или неопределимое чудо бытия, мы никогда не можем полностью «узнать», но всегда можем полноценно ею быть. В Ветхом Завете говорится, что мы можем познать Бога, но не можем быть Богом. По моему опыту, всё в точности наоборот. Мы можем переживать этот уровень сознания, этот простор бытия, восторг от которого, за неимением лучшего слова, можно называть Богом, но впоследствии мы не можем описать, каким было это переживание. Мы склонны описывать его не таким, каким оно было. Но дело не в том, что это нельзя ухватить мыслью. Оно было не формой, но и не отсутствием формы. Оно было не во времени, но в безвременности, из которой исключено время. «Это было не похоже ни на что, что я переживал прежде, но было мне совершенно знакомо».

Целую истину невозможно удержать в мысли, однако её послевкусие может длиться всю жизнь. Мысль по отношению к уму – то же, что ваше преходящее лицо по отношению к изначальному лику. Мысль просто описывает себя. Для истины мы нуждаемся в чём-то большем и более интуитивном – что, даже когда ум в растерянности, найдёт путь домой по памяти.

Обнаружение нашего изначального лица – это работа, которую необходимо совершить сейчас, пока наше нынешнее лицо ещё не опало безжизненно на лицевых костях черепа, беспомощно взирая на нас снизу вверх, со смертного одра.

Как говорилось ранее, в различных священных книгах описываются методы, с помощью которых мы можем избежать олицетворения нашего непрестанного страха смерти даже после того, как мы умрём. Наш страх быть раненными, по всей видимости, усиливается за счёт всякого отождествления с любым телом, каким бы тонким или сиятельным оно ни было. Ваше изначальное лицо не обладает формой. У этого лица даже нет лица.

Многих бросает в дрожь, когда они рассуждают о возможности того, что загробный мир окажется жесток. Мы подозреваем, что наша жизнь при внимательном изучении не будет признана достойной. Мы боимся воздаяния. Мы воображаем, будто смерть во всём отлична от жизни, хотя она состоит из тех же проекций ума.