Год Змея

Славно бьёшь, сын кожемяки. Хортим убрал с лица взмокшие чёрные пряди и разогнулся: не всё его дружине пировать. Чуеслав Вышатич позвал их размяться на собственном ратном дворе – липовом мостке размером с добротный дом. Тот, как и все улочки в Девятиозёрном городе, едва покачивался на дымящейся студёной воде. Хортиму и так было непросто, а тут ещё земля норовила уйти из-под ног.

– Живой, – криво усмехнулся он. – Что со мной станется.

Звон оружия – к беде, так решил Чуеслав Вышатич, и оттого все воины бились на кулаках. В дружеском поединке князь вышел против князя, и Хортим оказался не в лучшем положении. У сына кожемяки кулаки были пудовые, да и сам он – коренастый и крепкий, пышущий здоровьем. Расставив ноги, Чуеслав твёрдо стоял на покачивающемся мостке, миролюбиво улыбался и откидывал за спину толстую тёмную косу. А ещё бил так, что у Хортима в ушах звенело, хотя чувствовалось, что озёрный князь берёг гостя и сражался не в полную силу. Чуеслав был обнажён по пояс – Хортим, до сей поры остерегавшийся морозного воздуха, понял, насколько это мудрое решение. Поэтому рывком содрал собственную потную рубаху, смял и кинул куда-то под ноги соратникам. А потом глубоко выдохнул:

– Ну давай.

Рядом с Чуеславом он казался тщедушным мальчишкой. У Хортима – узкое жилистое тело, наполовину изуродованное драконьим огнём: кожа бугрилась и морщилась. Страшные рубцы шли от лица до живота и бока, испещряли руку, делая её похожей на старческую. Да и искусным воином Хортим не слыл, но ему не хотелось позориться перед ратниками, которые сидели кто на краю мостка, кто на крыльце дружинного дома.

Он нырнул под кулак и нанёс Чуеславу удар под дых. Хотя что у Хортима были за пальцы – тонкокостные, длинные, ещё хранившие отпечаток былой холёности. Сколько ни стирай об вёсла – не исправишь. Такими руками бы не соперника молотить, а сжимать золотой княжеский жезл, но эти мысли были пустыми и ненужными: Чуеслав едва не поймал Хортима в захват. Тот выскользнул чудом и покачнулся, будто подрубленное дерево.

Неправильно делаешь, одёрнул себя Хортим. Переступил босыми ногами, вскинул раскрасневшееся лицо и выдохнул в морозное небо. Смоляные пряди мазнули по блестящей спине. Скоростью он не возьмёт – Чуеслав ловчее. На следующий раз поймает, развернёт его одним резким ударом в плечо и перехватит у горла так, что Хортим уткнётся в сгиб его локтя породистым горбатым носом. Про силу и говорить нечего – оставалась только сообразительность, но что тут придумаешь?

Чуеслав немного согнул ноги в коленях, приготавливаясь к удару; Хортим сделал то же самое, но перед этим оглянулся – он успел увидеть нескольких воинов из Сокольей дюжины, расположившихся на левом краю мостка. Рассмотрел Фасольда, сидевшего на крыльце напротив, а за ним, у самого входа в дружинный дом, – круглолицую рыжую девушку, одетую в лисий полушубок. Рынка, сестра князя Чуеслава, прижимала к груди тяжёлый кувшин и пыталась сдуть прядь, выскочившую из сложенных на темени кос. Рынка глядела на Хортима во все глаза: нашла кем любоваться, девица, мысленно хмыкнул тот. Вокруг него – десятки молодых воинов, статных и умелых, не изуродованных ожогами.

А потом Хортим посмотрел на тучи, пятнавшие холодное голубое небо – солнце спряталось. Нельзя было вывернуться так, чтобы Чуеслава ослепили яркие лучи. Значит, нужно по-другому…

Удар выбил из Хортима воздух, а крепкие руки потянули его за бока, норовя перевернуть и швырнуть наземь. Вот тебе твои знания и рассудительность, Хортим Горбович: если не выстоял в дружеском бою, как выстоишь в настоящем, если рядом не окажется Сокольей дюжины?.. Единственное, что он успел – предугадать, как именно Чуеслав захочет его схватить. И подался навстречу: сам перехватил Чуеслава за шею, пригнул к земле тяжестью собственного тела.

Оба кубарем полетели на липовый мосток, и первым на лопатки рухнул Чуеслав – Хортим, едва не свернув шею, распластался рядом. Из горла Чуеслава сначала вырвался свист, потом – ухающий смех. Хортим был бы рад засмеяться в ответ, но от натуги во рту стало солоно: не хуже, чем у Вигге, кашляющего кровью.

– Добро, Горбович, – Чуеслав, не прекращая смеяться, поднялся, оперевшись рукой о мосток. И подал ладонь Хортиму – вставая, тот неуверенно улыбнулся. – Достаточно.

Хортима усадили на крыльцо рядом с Фасольдом – кто-то, кажется, Арха, накинул ему шубу на голые, липкие от пота плечи. Рынка, протиснувшись меж воинов, подала ему кувшин с водой, и Хортим пил так жадно, будто неделю шёл по сухой степи. Поперхнулся, закашлялся и, отняв губы от горлышка, судорожно утёр подбородок.

– Ну давай-давай, – Фасольд грозно свёл брови, хотя тут же улыбнулся и похлопал Хортима по спине. – Ещё надорвись и сляг.

– Не слягу, – Хортим отдал кувшин и рассеянно поблагодарил девушку, высматривая краем глаза, как её брат. Чуеслав держался молодцом: набирал полные пригоршни снега и растирал напряжённое тело – Хортим же кутался в шубу. Порой ему сильно не хватало гуратского тепла.