Год Змея

Арха сполз на ступень рядом. Солнце, на мгновение просочившееся сквозь тучи, осветило его лицо – точёное и серовато-прозрачное, с алой дымкой подкожных сосудов.

– Девица, а девица, – весело сказал он Рынке. – Ты гляди осторожнее, а то просмотришь в моём князе дырку – будут новые ожоги.

– Твоему князю хуже уже не станет, – Хортим устало опустил веки, а Рынка зарделась и дёрнулась, будто её саму обожгло.

Фасольд хохотнул, поглаживая седой ус костяшкой пальца. Чуеслав обернулся – от снега его кожа стала ещё краснее.

– Дело говоришь, воин, – он вскинул бровь. – Эй, Рынка, а мне воды не полагается? Я, конечно, не Горбович, но всё же брат тебе. – На озёрную княжну было жалко смотреть: кровь отхлынула от её алого лица, и Рынка побелела. Тогда Чуеслав смягчился. – Ну полно, сестра, мы же шутим.

Хортим приоткрыл правый, начавший заплывать глаз и укоризненно заметил, что порой Чуеслав чересчур строг – так ему стало жаль эту девицу, нелепо и смущённо замершую среди воинов. Рынка втянула голову и ничего не ответила брату. Только поставила кувшин у ног и поспешно скрылась в дружинном доме, словно боялась, что смех ратников ударит ей в спину.

– Ну вот, – вздохнул Чуеслав. Кто-то из его друзей подал ему рубаху и дублёнку: князь одевался, то и дело похрустывая костяшками пальцев. – Можешь сказать, что я жесток, Хортим Горбович. Но она моя сестра – мне за ней и следить.

– Твоё право, – признал Хортим, поудобнее устраиваясь на ступенях. Шуба приятно грела тело. – Я-то, может, со своей сестрой всю жизнь не слишком ладил. И никогда не думал её оберегать – а что я делаю сейчас?

Я пытаюсь её спасти.

– Эй, отшельник, – свистнул Арха. Крикнул ни с того ни с сего: Вигге держался обособленно – сидел на том же крыльце, только низко, у самого мостка. И, казалось, думал о своём, глядя на других воинов, сходящихся в кулачном бою. – Отшельник, поди сюда.

Вигге медленно обернулся и столь же медленно выпрямился во весь рост. Поднялся по ступеням, оказавшись напротив Хортима и присоединившегося к нему Чуеслава. Посмотрел на князей сверху вниз холодными глазами – так спокойно, будто не его только что подзывали, словно пса.

– Послушай, отшельник, – начал Арха с любопытством, – мы тут говорили о сестре Чуеслава Вышатича, за которую он радеет – это ведь его семья. А моя семья – дружина моего князя, когда семья Хортима Горбовича – это мы. И вот что я думаю, отшельник: как же ты прожил так много лет совсем один? Если не считать женщину, которую ты, кажется, совсем не любишь.

– Кого я люблю или не люблю, – хрипло ответил Вигге, – то не твоё дело. Будь ты хоть правая рука своего князя, а будь хоть сам князь.

– Справедливо, – согласился Хортим. – Арха, ты чего лезешь?

– Прости, княже, – тот склонил голову так, будто каялся. – Да только мы этого человека взяли к себе на борт. Делились с ним пищей, везли до Девятиозёрного города – и что мы о нём узнали? Ничего.

– А тебе, я смотрю, больно любопытно, – Вигге не менялся в лице.

– Страх как любопытно, отшельник, – Арха улыбнулся, показывая бесцветные клыки.

Тут вмешался Фасольд – подбоченился, отвёл взгляд от воинов, мерившихся силой на мостке. Слегка согнул затекающие ноги и сказал:

– Арха, может, и лезет куда не нужно, но говорит здраво. Ты ходил с нами на одном корабле, Вигге, а мы до сих пор не знаем, кто ты таков.

– Так спрашивай, – бросил тот, устраиваясь на одной из ступеней. Хортим, предчувствуя неладное, поднял лицо – облака, будто гигантские змеи, оплетали хмурящийся небосвод.

– Что же, – продолжал Фасольд, почёсывая небритые щёки, – у тебя нет семьи? Ни сестёр, ни братьев?

– Братья есть, – сухо ответил Вигге. – Семьи нет.

– Похоже, ты с ними не очень ладишь, – протянул Чуеслав, осушив чарку, которую подали ему соратники. Перед дружинным домом было шумно: кто-то сражался, кто-то смеялся, кто-то шутил… Мелькали рубахи и кулаки, дублёнки и шубы. Кувшины и пузатые корчаги, плывущие на девичьих руках.

Только Вигге говорил неизменно тихо, даже не пытаясь повысить голос:

– С моими братьями мало кто ладит.

– Неужели? – удивился Фасольд. – Настолько они у тебя суровые?

Казалось, что с каждым словом Вигге становился всё серьёзнее.

– Да нет, – проговорил он. – Один мой брат хитрый и жадный, и на его руках столько крови, что он не сумел бы отмыться от неё, даже если бы захотел. Он любит богатства, но больше самых древних сокровищ ценит себя. И он трус, каких поискать.

– Говоришь, что твои братья трусливы? – фыркнул Фасольд. – А сам ты – смелый?

– Другой мой брат не трус, – мрачно произнёс Вигге. – Он воин, и притом великий.

– О, – засмеялся Арха, – прямо-таки великий?

Арху боги сшили на славу. Они вложили в него такое воинское бешенство, что в пору было завидовать – где найдёшь того, кто встал бы с ним вровень?

– К сожалению. – Хортиму стало жутко от того, как холодно и прямо говорил отшельник – глаза у него были неживыми. – Говорят, нет в Княжьих горах того, кто способен его одолеть.

– Говорят, кур доят, – Фасольда это задело. – Так болтают про каждого рослого парня в деревне. Твой брат и вправду настолько силён?

– Силён.