Год Змея

Рацлава стояла на скалистом дне чаши и теребила бусы – алые гроздья на нежной лилово-синей ткани. На её шее висело сразу несколько таких связок, длинных, достающих до середины груди. Костяная свирель посверкивала сквозь капли граната. Колдовская резьба струилась, скручивалась в петли, скалилась носами драккаров и головами лохматых ветров.

– Я слышала, как ты играла вчера, – лениво обронила Совьон, и Рацлава насторожила уши. – Знаешь, что я скажу тебе, самозваная певунья камня?

Девушка побелела, отшатнулась, а Совьон чуть скривила уголок губ – будто пыталась скрыть улыбку.

– Я слышала вещи куда прекраснее.

Удивление Рацлавы сменилось хищным выражением лица. Злобным и обиженным: Совьон задела за живое. Рацлава даже не спросила, откуда воительница узнала, как её следует называть и почему. Лишь стиснула свирель, а вместе с ней – бусы, и кровь на лоскутках была такого же цвета, как гранат.

– Мне было не из чего ткать, – проскрежетала она. – Я умею лучше.

Совьон вытянула руку, и на её предплечье опустился ворон. Поглаживая крылья, воительница заметила, что драконья невеста стиснула губы до синевы. Как бы ни была бездарна, чувствовала, что Совьон – не простая женщина, не простая. Вопросы кололи ей язык, но желание доказать, насколько хороша её игра, пересилило.

– Ткать, значит, – Совьон по-прежнему гладила ворона. – Вёльхи прядут судьбу, а что делаешь ты?

– Я плету истории, – выпалила Рацлава. Её рот налился краснотой.

Совьон выдержала паузу, а оставшаяся без поводыря драконья невеста неловко потопталась на месте.

– Тебе есть из чего ткать сейчас? – небрежно спросила женщина и, взмахнув рукой, заставила ворона взлететь. Птица, расправив большие чёрные крылья, каркнула и закружилась над низиной.

Рацлава вдохнула медленно, словно пробуя воздух на вкус. Мох и приближающаяся гроза, скалы, грай ворона и суетливых сорок, парящих совсем низко – перед дождём. Пятна их спинок метались под вихрами туч, а от горизонта лились жидкие нити солнца, едва ощутимые, но приятные. О да, Рацлаве было из чего ткать.

– Кто ты? – девушка облизнула губы. Её перевязанные пальцы подняли свирель. Совьон прекратила следить за полётом птицы и опустила на неё взгляд, глубинно-синий, как и полумесяц на скуле.

– Воительница из каравана драконьей невесты.

Рацлаве не понравился ответ, но чутьё подсказало, что правды она не услышит. И девушка начала играть.

Когда гремит гром, кажется, что это Рагне скачет на юг…

Она взяла нити мха у своих ног и вытянула из него дикие травы. Густые, влажные, мнущиеся под конскими копытами: рать молодых воинов летела на смерть.

…чтобы сложить голову в битве против Сармата-дракона.

Небо готовилось прорваться дождём. Из первых капель Рацлава выткала холод и металлический блеск копий, а из далёкого рокота – треск ветра, скрип подпруг и щитов. Она поймала обрывок ниточки – чахлое дерево, растущее недалеко от чаши. Корой выстелила косу Рагне, окаменевшим стволом – горделивую юношескую осанку.

Гром прозвучал отчётливее, и свирель Рацлавы запела, как турий рог. С неба хлынула вода – и девушка превратила её в звенящие прозрачные струны. Стрелы. Подчинила себе самых мелких сорок и из воздуха, хлопающего под их крыльями, выложила густое небо. Самих птиц заставила заверещать и метнуться вверх острым клином. Чёрные тела смазались и закрутились в испуганно трепещущую воронку.

Третий раскат грома – это оглушительный грохот копыт, под которыми таяли травы. Это лязг обнажённого оружия и низкие боевые кличи. Знамёна, рвущиеся на ветру в косых полосах дождя.

Чтобы окрасить чешую Сармата, Рацлава взяла свою кровь. Свирель распорола руки, и девушка плеснула алую пригоршню на невидимое полотно, обволакивающее её и Совьон. В драконье горло она вложила четвёртый раскат, прозвучавший громче, чем все предыдущие. От него затряслась земля.

Здравствуй, брат.

Пальцы Рацлавы порхали над колдовской костью. Свирель заливалась отрывистыми воинственными вскриками, шелестом дождя и свистом тетивы, боем барабанов. Платье и волосы Рацлавы намокли, а алые разводы расплылись по рукавам. Свирель плясала, и резьба в ней наполнилась кровью: красное чудовище на носу драккара раскрыло пасть.

Молния, мелькнувшая в тучах над влажно-зелёным мхом, – это огонь. Сармат выдохнул его из медной глотки, и пламя пронеслось по рядам. Под ним сжались травы. Кони вскинулись на дыбы и страшно заржали, прежде чем забились, горящие заживо. Огненный язык лизнул Рагне, и юношу накрыло волнами перекатывающегося жара. Его рать поглотило пламя. От слившегося вопля лопнуло небо-полотно, и клочья туч разорвало на куски.

Дикая песня свирели замедлилась. Затихли боевые рога. Застонали пронизывающе-гортанные голоса плакальщиц в расшитых покрывалах: дождь бил по обугленным телам, и догорали плеши костерков.