Год Змея

Это правда. Но Сармата – куда сильнее, и в этом не её вина. Ингерду очень рано выдали замуж за мужчину втрое старше её. Хьялму и Ярхо у неё забрали сразу же – негоже бабе воспитывать княжеских детей, и Сармат стал её отдушиной. Ласковый, весёлый, смышлёный Сармат. Рагне всегда был беспокойным: ночами пугал нянек, вопя так, что девушке хотелось накрыть его подушкой. Ингол оказался слабоумным – что про него говорить? А Ингерда так устала от жизни племенной кобылы, устала бояться мужа и быть вещью. Сармат всегда, и в десять, и в семнадцать лет находил время для неё. Он заботился о чувствах матери и проводил с ней вечера, если она грустила. Утешал, когда красавица княгиня нашла первый седой волос, а позже привозил украшения, которые она так любила. Лал, изумруд, опал – в шкатулках Ингерды было множество браслетов, ожерелий и брошей. Больше, чем у любой другой женщины. Она носила плетёные венцы, жемчужные нити и богатые рясны, оттеняющие медь волос. Сапфир, кварц, малахит. Люди осуждали то, что Ингерда ходила в серьгах и кольцах даже во времена траура.

Она с трудом перевела взгляд на Рагне. Великие боги, как он был юн и горд.

– Мне тяжело, княже, – сказала Ингерда сыну. – Позволь мне уйти и скорбеть в одиночестве.

Хьялма посмотрел на неё так, что по спине женщины прошёл холодок. Это она, бросаясь на колени, умоляла пощадить Сармата у Криницких ворот. И это она тайно радовалась, когда Ярхо предал своего князя и освободил Сармата из подгорной тюрьмы. Но Ингерда понимала, что теперь её любимому сыну не будет пощады.

Человек он или дракон, неважно. Кого бы он ни сжигал, пусть его сохранят чешуя и кольчуга, защитят когти, зубы и мечи. Пусть Ярхо ведёт его рати и вернейшие из жён охраняют его покой. Пусть Сармат будет жив и велик – а Ингерде остаётся оплакивать двух своих детей и просить, чтобы боги не забрали у неё третьего.

В Халлегате били колокола, и их поминальная песня не прекращалась ещё несколько лет.

Каменная орда I

Да будет могуч и прекрасен бой,

гремящий в твоей груди.

Иосиф Бродский.

У него был ровный чеканный шаг. Тяжёлый и до того громкий, что отзывался эхом на нижних этажах башни, поросшей диким плющом. Вечерами в её узких бойницах плясал свет, а на пике реял обрывок княжеского знамени: красный крылатый змей на кремовом полотнище. Но пройдёт девять лун, и башня будет сожжена. Спустя время на обгоревшие камни наползёт свежий плющ, а чёрные щербины окон станут, не мигая, смотреть на окружавшее их глубокое ущелье. И ни заблудшие путники, ни лихие разбойники и горные ведьмы не рискнут подойти к этому проклятому месту.

Первое, что сделает Сармат-змей, превратившись в дракона, – выжжет свою тюрьму.

Никто не мог услышать Ярхо. Сначала стражники решили, что он приехал от князя, а когда поняли, было уже поздно. Они не сумели ничего сделать – Ярхо смял их, всех девятерых, нещадно, не проронив ни слова. Стражники даже не были его врагами, но он, не задумываясь, оставил их не погребёнными – переступил через распластанные тела. Бесчестный поступок, но Ярхо ли бояться божьего гнева? Он предал своего брата и князя, а это куда страшнее.

Лестничная спираль была узкой, и Ярхо касался плечами стен. Перед дверью он постарался расправить грудь и занёс меч, взятый из чужой руки. Ярхо знал, что Хьялма приказал уничтожить ключи, открывающие тюрьму брата, все до единого. Деревянная дверь поддалась не с первого удара: лезвие меча дрожало и шло выщерблинами, но наконец она жалобно всхлипнула, выгнулась и накренилась к полу, присыпанному трухой.

Из щели бойницы, расположенной под куполообразным потолком, лился слабый свет. У стены горбился человек, закованный в цепи, и поначалу Ярхо смог разглядеть лишь свалявшиеся блекло-рыжие волосы и длинную исподнюю рубаху. Потом – потом были сухие запястья, перетёртые кандалами до сливовой синевы. И резко вскинутое лицо: осунувшееся, с впалыми щеками. Это ли Сармат? Блистательный, холёный Сармат, не показывавшийся без золота, винно-красных камней и узорной парчи? Где его красота, которую так любили женщины – хитрый прищур глаз, лукавый излом губ? Он был заросший, с выцветшей до ржавчины редковатой бородой. Пропитавшийся кислым тюремным запахом, страшно худой. Прежний Сармат плясал с кривыми тукерскими саблями, а этого Ярхо мог убить одним ударом.

Грязная исподняя рубаха, поникшая шея, выступающие кости. Ярхо не видел только одного – следов побоев. Но Хьялма, устроивший тюрьму, знал, что Сармат никакой боли не боится так, как одиночества. Надсмотрщики даже не заходили к нему, а еду оставляли через прорезь в двери. Стража менялась раз в пару месяцев – у Сармата не оставалось возможности найти себе союзников. Он провёл в тюрьме чуть больше трёх лет и уже не походил на себя. Облезлая подвальная крыса: Сармат так бы и умер здесь. Хьялма бы всё сделал, чтобы напомнить ему последние дни заморенного в темнице Ингола. Глаза бы тоже выколол, но тогда бы пришлось хоронить мать, которая бы как-нибудь да об этом узнала.