Год Змея

Тысячу лет назад на месте плато были острые скалы и глубокие ущелья. На этой земле Хьялма спрятал тюрьму брата-мятежника, и здесь Ярхо предал своего князя. Пахло хвоей и почвой, в вышине каркал ворон – Совьон снова повернулась, чтобы взглянуть в окно подрагивающей повозки. Рацлава – серебряный обруч с подвесками, единственная коса – по-прежнему лениво касалась занавески и пусто смотрела на дорогу. На её мягкой шее до сих пор алели две полосы. Первая – царапина от ножа Скали. Вторая – ожог от сорванного шнурка.

Отряд уже достиг прилеска у склона, а Совьон так и не заговорила о случившемся. Да что говорить – несколько дней назад женщина была невероятно зла, но на кого ей следовало злиться? На Рацлаву, тогда то заходящуюся в мольбах – «отдай, отдай», – то лепечущую, что не желала Скали дурного? Совьон понимала: девушка не лжёт. И воительница ли не знала, из чего певцы камня ткут свои лучшие истории. Совьон могла сердиться только на себя – упустила, не почувствовала, не расслышала, когда музыка изменилась, и это едва не обернулось бедой.

Вдруг Рацлава вытянула руку и почти коснулась бока Жениха изрезанными пальцами.

– Ты сломала её? – девушка заговорила впервые за долгое время, и голос у неё был мёртвый. – Сломала, как приказал Тойву?

Совьон посмотрела на неё сверху вниз – тёмные круги под глазами, тревожно искусанный рот. Забрать у Рацлавы свирель – всё равно что вытащить хребет из тела грозного чудовища. Она казалась ослабленной и выточенной слепотой.

– Ответь мне, – слова – шорох песка в гортани. – Я не прошу большего.

Говорят, для того, чтобы победить ведьму, живущую в дремучем лесу, герои старой сказки вытащили самоцвет, пульсирующий в её груди, и раздавили ногами. В самоцвете было спрятано великое волшебство – потеряв его, ведьма умерла. Совьон не сомневалась: потеря свирели убьёт Рацлаву, а Сармату-змею нужна живая невеста.

– Тойву – храбрый и умный предводитель, – Совьон понизила голос до глубокого шёпота. – Но вы со Скали страшно его разъярили.

Даже Хавтора перестала дышать, лишь посверкивала из глубины повозки глазами цвета латуни. Совьон легко натянула поводья – и вцепилась взглядом в своё правое запястье. Лицо женщины вмиг посмурнело, будто она увидела нечто ужасное, выползающее из-под кожи.

Рацлава этого, конечно, не знала.

– Почему ты не продолжаешь?

Воительница нетерпеливо отдёрнула рукав.

– Поэтому Тойву и забыл о важном. Мало купить тебе новую свирель – он слышал, как ты играла без колдовства певцов камня. Его не впечатлило. И вряд ли такая музыка понравится твоему жениху.

На щеках Рацлавы выступил лихорадочный румянец.

– Ты не сломала её, – в горле мелко затрепетал смех. – Не сломала.

Совьон промолчала, хмуря иссиня-чёрные брови, а драконья невеста прильнула к оконцу, сжимая раму пальцами.

– Пожалуйста, верни мне свирель. Я не буду, клянусь, не буду ткать из людей каравана.

– Нет, – бросила женщина, и её твёрдое, холодное, бесстрастное «нет» заставило Рацлаву отшатнуться. – Не сейчас.

Спорить девушка не посмела. Только втянула воздух – запахи заснеженных сосен, конского пота и стали. И, прикрыв незрячие глаза, откинулась на подушки.

***

– Что твой безумный приятель? – на последнем слове Оркки Лис сплюнул под ноги. Так и не простил Лутому, что тот, рискуя собой, бросился спасать Скали от обвала.

Стемнело. Отряд разбил лагерь – ближе к земле дышалось легче и радостнее. Даже костры горели веселее, и один Оркки твердил, что веселье это нехорошее, опасное. Взяв лук и колчан со стрелами, он увлек Лутого в лесок – и не только для того, чтобы пополнить оскудевающие запасы. Следовало поговорить.

– Он не безумен, – мягко проговорил Лутый, поддевая носком сапога рыхлую землю. – Зуб даю, батенька: к Скали вернулся рассудок.

Не так давно Тойву позволил развязать мужчину и посадить его в седло.

– Скали вновь такой же, как прежде – злобный и едкий. Только разговаривать ни с кем не желает. Стыдится.

– Он-то? – Оркки хмыкнул, а Лутый развел руками и поправил трепыхающийся у бедра колчан. – Гнилая голова. Было разумнее перерезать ему горло.

«Выпустить кровь, отравленную этой девкой».

Когда воины начали спуск, то стали бить дичь в густеющих лесах. Сейчас, в темноте, от охоты, конечно, толку было немного, но ведь и не за тем пришли.

– Ничего я пока не узнал, батенька. Ни о Совьон, ни о драконьей невесте – уж прости.

А Лутый всё равно надеялся высмотреть следы зверей под еловыми лапами, хотя находил лишь пылающие гроздья брусники. В небе слабо светился тоненький серп месяца – последняя ночь ущербной луны. Лутый вспомнил, как на предгорье со Скали искал оборотня, но отогнал эту мысль прочь.

– Узнаешь, – Оркки вздохнул. – В этом я уверен.

Поднимался ночной хвойный лес – влажно-тёмный, полный треска и шорохов. Ветер свистел в брусничнике, ухала сова. Нестерпимо пахло травой, сыростью и ягодами, раздавленными подошвой. Оркки Лис уже собирался объявить, что пора возвращаться, как заметил движение за одним из деревьев.

– Ну-ка, – проговорил почти неслышно. – Что там?