Годори

— Кто его знает, может, они и подослали, — заволновался бармен. — Кто ты, слушай? Чего тебе надо? Свалился на нашу голову. У нас бар, а не бар-дель, понял? — обернулся он к Антону.

— Что это за бар!.. Вы что, даже по видео бара не видели? — засмеялся Антон и демонстративно обвел помещение рукой.

И в самом деле, оно больше походило на заурядную столовку, чем на ночной бар. В одном углу зала пол был слегка приподнят, на возвышении стоял стул, видимо, предназначенный для музыканта, сейчас на стуле валялась смятая коробка из-под американских сигарет; в противоположном конце в облаке табачного дыма кучковалась за столом безликая, безмолвная кампания — три парня и две девушки или же три девушки и два парня; их неподвижность и молчание усиливали унылое ощущение безжизненности. Они вообще не подавали ни звука. Скорее всего, курили анашу, затаившись, ждали «прилива» и, похоже, даже не слышали, что происходило на другом конце зала.

— Кайфуешь, браток? — процедил сквозь зубы Кенчо с плохо скрытой злостью. — А ведь так не годится… Так не пойдет, браток…

— Не кайфуешь, а кейфуешь. По-грузински надо говорить — кейф, поправил Антон, не обращая внимания на плохо скрытую злость Как будто его пригласили сюда учителем языка и он проводит первое занятие. — На мели мы налима лениво ловили… На дворе трава, на траве дрова… Бык тупогуб, тупогубенький бычок, у быка бела губа была тупа… И много еще подобных забав в нашем языке, божьей милостью. Но если вам не нравится, родной язык не по душе — валяйте! Общение с вами, сколько помню, в приговор не входило. Хоть башку себе разбейте! У меня, между прочим, и правда загул, кейфую, то есть два дня гуляю, пью, никак в себя не войду… Так что я тоже вроде вас мусор, грязь подноготная… Не верите — нюхните…

Он явно перебарщивал, играл с огнем, но ему доставляла удовольствие эта игра, дурманила, расслабляла, как ласка матери-предательницы или жены-изменницы.

— Сука буду, у него не все дома, — сказал бармен.

— Ступай, браток, масть свою найди, — ввернул Кенчо на блатной манер.

— Моей масти нету в мире… Я просто маленький честный убийца без гроша за душой, — жалостливо скуксился Антон.

— Говорю вам, не все дома, — повторил бармен.

— Давай вставай! Выйдем, там поговорим! — повысил голос Кенчо и взял Антона за локоть, намереваясь силой поднять со стула, как разбузившегося клиента, но Антон опередил его, вскочил с неожиданной резвостью, не оглядываясь, оттолкнул стул, сунул руку во внутренний карман пиджака и не крикнул, а прошипел с присвистом: — Всех троих пришью на месте!.. — Похоже, Лиду в расчет не брал, имел в виду только представителей мужского пола. — Советую поверить на слово, — добавил погодя, уже насмешливо улыбаясь.

Наступило напряженное молчание. Вроде даже жарко сделалось. Лида стояла поодаль и, скрестив руки на груди, смотрела на них. Накрашенные глаза блестят Можно подумать, зрелище, представшее ее глазам, так давно ей приелось, что она только и ждет… Вернее, наоборот — ей совершенно безразлично, когда и чем кончится это дурацкое представление.

— Нужен мне этот базар под конец работы?! — Бармен шлепнул себя по ляжкам.

— На понт берет, — сказал Кенчо. — Да кто это хавает…

— А я говорю — без понта, — сказал бармен. — Сука буду, может.

— Могу… — подхватил Антон. — Все что угодно. Как мой отец, как отец отца, как отец его отца… — Правую руку по-прежнему держал в кармане пиджака.

— Всо! Кончай базар. Говори, чего тебе, и ступай своей дорогой, деловым тоном предложил бармен.

— А ты, я вижу, не того… Не врубился… — делано нахмурился Антон. Я же сказал, некуда идти, все двери закрыты. Не то что честный убийца, честный поэт нынче никому не нужен… К тому же у меня ничего за душой. Вот все мое имущество, — добавил он и извлек руку из внутреннего кармана. В ней была фотокарточка: отец и мать с сыном. Члены семьи в семейной обстановке.

Бармен хищно выхватил фото из рук Антона. Сначала жадно вглядывался, потом повертел в руках так и этак, в конце концов, кажется, даже понюхал, но так ничего и не понял.

— Кто такие? Зачем они тебе? Ты что, в натуре, убийца? Киллер? Должен их кончить? — слишком взволнованный своим предположением, он так и метал в Антона вопросами. Фотокарточку держал двумя пальцами, бережно, словно сейчас только проявил и сушит.

— Одного уже кончил, — сказал Антон и потянулся за фотокарточкой, но бармен отвел руку.

— Ради минета людей убиваешь, дуся, не стыдно? — сказал Кенчо.

Бледный, с напряженно сведенными скулами, он смотрел поверх Антона неподвижным, немигающим взглядом и, похоже, в отличие от него стискивал в кармане рукоятку настоящего оружия. Но не мог решить, поддаться ли искушению — знал, что извлеченное оружие придется применить.