Годунов. Кровавый путь к трону

– Он не мой пациент, он ничем не болен, к тому же от природы наделен невероятной, просто дьявольской физической силой. На пиру он играючи согнул подряд три подковы и рвал золотые деньги, как бумагу, кочергу ему принесли, так он ее двойным узлом завязал. Гетман, правда, попросил меня помочь ему вывести две крупные бородавки на лбу и на щеке, пояснив, что у того, за кого себя самозванец выдает, у подлинного царевича Дмитрия Углицкого, никогда не было бородавок. А самозванец весело ответил: «Мне и с бородавками везет, они подходят к моему лицу с рыжеватыми волосами. А рыжим с двумя бородавками везет по-особому, крупно».

– А откуда ты, князь, узнал, что на пиру слева от Сапеги с тобой сидит не Отрепьев?

– Так Отрепьев сам потом подошел к гетману Сапеге, когда тот пригласил его к себе с дальнего конца стола. Тот пировал на месте незнатных дворян, далеко от гетмана, но видно было, что они хорошо друг друга знают по каким-то прошлым московским интригам…

– …ясное дело, давно знакомы, интриговали против меня с Романовыми на Варварке, – буркнул еле слышно Годунов и спросил уже погромче: – И зачем Отрепьев Сапеге понадобился?…

– А вот зачем, государь. Сапега, подозвав к себе под левую руку сильно пьяного Отрепьева, сказал тому, что он сегодня везучий после излечения и сидит, «на счастье», между двумя настоящими царевичами Дмитриями Ивановичами, а третьего фальшивого «Дмитрия-царевича» тоже хочет озолотить «за подкинутую от бояр Романовых идею самозванства на стол», и назвал какую-то огромную сумму золотом. «А родовой крест Нагих, что болтается на твоей грязной шее, – добавил он, – отдашь вот этому царевичу». Отрепьев, хоть и пьяный, но смекнул: снял крестик с себя, но передал его не самозванцу, а прямо в руки Сапеги. Умный самозванец понял жест пьяного Отрепьева, но тоже не дурак от природы, мол, тот доверяет слову гетмана, передавая святой крестик из рук в руки, ожидая обещанного вознаграждения сразу же после пира.

– И что было после? – спросил Годунов.

– Как Отрепьев получал свои деньги, я не видел, не до этого было, да и не интересна мне расплата за корысть и измену. Но при мне Сапега сам повесил родовой крестик Нагих самозванцу на шею. А тот огрызнулся, мол, для дела восшествия на царство Московское и это добро пригодится «природному» царю, в жилах которого течет кровь царя Ивана Грозного, пригодится и родство с королем Стефаном Баторием, и родство-дружба с Сапегой…

– Каково же его имя, и каков его род по материнской линии?

Доктор Димитриус назвал настоящее имя самозванца «царевича Дмитрия Ивановича», в жилах которого течет царская кровь царя Ивана Васильевича, только от его блуда с девицей-дворянкой из старинного литовского рода, отсюда и родство самозванца с Баторием и Сапегой… И у Годунова от произнесенного имени и от хорошо знакомого ему рода матери самозванца тут же потемнело в глазах. Действительно, самозванец по крови мог считать себя «природным» царевичем, сыном Ивана Грозного, но с другим именем, не «Дмитрия», тем не менее, он будет до упора, до своего смертного мига твердить, что он – «Дмитрий-царевич», к тому же теперь у него, как доказательство, нательный родовой крестик Марии Нагой. Годунов в смятении пил снадобья Габриэля и Дмитрия Ивановича Волошанина, уже не заставляя, как раньше, по заведенному порядку, их опробовать самим, «на всякий случай»…

Проводив врачей, царь пригласил к себе двух астрологов вместе с главой посольского приказа Афанасием Власьевым. Тот должен быть толмачом для перевода их советов на поход московского войска Басманова – прямиком на крепость Кромы и далее везде по всем крепостям и весям северской земли. Годунов подозревал Власьева в симпатиях к самозванцу, скрытое его изменничество, но не показывал виду. Прикусывал вовремя язык, приговаривая мысленно про себя: «Когда-нибудь и с тобой, дьяк, Бог даст, сочтемся».

Оба астролога лопотали на своем наречии о противостояниях звезд и планет Солнечной системы на ближайшие дни и недели. Дьяк Власьев начинал перевод занудливым голосом, несколько раз подряд перекрестив свой лысый, излишне потный лоб.

– Чего так потеешь, Афанасий, – неодобрительно спросил Годунов, – как будто болезнь с немощью тебя гнетет?

– Всех что-то гнетет, – уклончиво ответил дьяк, – или начнет угнетать при обращениях к звездам, видя в них единственный ответ на вопросы о жизни и смерти.

– Мудрено что-то нынче говоришь, Афанасий. Раньше был проще и прямей. А теперь какой-то загадочный и многозначительный…