Годунов. Кровавый путь к трону

– Так и сказал несчастный отец-государь, потерявший свое счастье, Феодосию… Я тогда очень удивился его словам, что лично он не боится и своей смерти от руки неизвестного небесного или земного мстителя за то, что его предки на троне учинили, убивая и отравляя… Когда Федор Иванович рассказывал, у меня в глазах черная пелена ужаса взор затуманила, а потом и света мгновенно лишила… По приказанию Василия Темного был отравлен князь Дмитрий Шемяка, уже смещенный с престола, но представлявший все-таки для него опасность. Царь Иван Великий причастен к отравлению его первой супруги Марии, а царь Иван Васильевич приказал извести отравой своих династических соперников за трон Старицких, даже свою тетку Ефросинью и троюродную пятилетнюю племянницу Марию… Вот какие ужасы междоусобной борьбы за престол между знаменитыми родами Рюриковичей были… А до этого – отравление Ивана Молодого, Елены Волошанки, их сына Дмитрия-внука… Поэтому царь Федор и был равнодушен к собственной смерти – за грехи отравителей из собственного рода… – Годунов сделал многозначительную паузу и внимательно посмотрел прямо в глаза владыке: – Ты же не просто так послал ко мне духовника Богдана Бельского с его рассказами о покаянии того и признанием, что он причастен к отравлению царя Ивана Васильевича и его сыновей царевича Ивана Ивановича и царя Федора… Эти отравления изменили все в нашем царстве…

Патриарх выдержал обжигающий взгляд Годунова и ответил со вздохом:

– Я только начал слушать признания духовника и тут же остановил…

– Велел тут же ко мне идти рассказывать о преступления окольничего Богдана Бельского? – с иронией в голосе спросил Годунов. – Не захотел греха брать на душу через знание страшной тайны?…

– Не то говоришь, государь, – не принял ироничного тона патриарх, – не так это было…

– Не то, не так… – сокрушенно покачал головой царь. – А знаешь ли ты, владыка, что уже нет на белом свете того духовника, что принял покаяние от отравителя Богдана и к тебе пришел каяться, что, приняв покаяние, носит в себе разрушающую его душу тайну… Нет духовника, и след его на белом свете простыл…

– Как нет?

– А так, был – и нет… Сказал тебе и мне, что услышал, и исчез на веки вечные…

– Мне он только начал туманно излагать то…

– …что мне высказал полностью, знаю, – резко прервал владыку Годунов, – и теперь я один этой тайной в душе мучаюсь. А еще тайнами ухода из жизни младенцев Феодосии, Марии Старицкой, да моего названного тестя Иоганна, тоже, по сути дела, неопытного младенца на плахе великокняжеских и боярских ядовитых интриг… Неужели не страшна тебе, владыка, ужасная история убийств и отравлений всех московских Рюриковичей, которые сами убили и отравили несчетно своих соперников за великокняжеский и царский престол?… – Видя, что патриарх не желает продолжать беседу в таком опасном ключе, Годунов, поморщившись, перешел от прошлых дел к делам текущим: – Только раньше за престол мечом и ядом сражались свои княжеские и боярские рода доморощенные, а нынче, в связи с моим избранием на царство… с твоей и божьей помощью… к внутренним боярским разборкам борьбы за стол подключились лихие иноземные силы, не только светские, но и церковные… Так что, владыка, жду от тебя твоего расследования по чернецу Отрепьеву, как он попал в Чудов монастырь, а потом оттуда прямым ходом в Литву и Польшу, чтобы уже там, превратившись в «названного Дмитрия-царевича», наверняка науськанный латинянамииезуитами, смеет грозить нашему православному царству своим преступным восхождением на престол… Василий Шуйский, которого я вызывал к себе, уже доложил, что, согласно возглавляемому им «Углицкому следствию», погиб Дмитрий-царевич от падучей, закололся, играя в «ножички», похоронен… Вот и ты, владыка, проведи свое расследование по тому, почему сбежавший из Чудова монах за границей у латинян объявил себя воскресшим Дмитрием-царевичем… Как все будет готово, соберешь все разрозненные фрагменты, разбитые осколки жития лихого чернеца и доложишь мне, владыка… Ведь с ним за царство православное насмерть драться, воевать до последнего придется, разве не видишь?…

– Вижу, – глухо отозвался патриарх, – потому и душой страдаю за царство наше православное, твоими болями болею, царь православный Борис Федорович, чую латинский хвост в «воскрешении из мертвых Дмитрия-царевича»… Расследование по Отрепьеву быстро проведем, за нами не заржавеет… И еще… – Он замялся, беззвучно шевеля пересохшими губами. – Душу ты мне разбередил воспоминаниями о погибших отравленных младенцах Феодосии, Ефросиньи Старицкой, к которым ты присовокупил младенческую душу твоего названного зятя Иоганна… Вопиют младенческие души… Упокой их души, Господи… Прими еще раз от меня великие соболезнования, государь…