Миронов подскочил, стиснул в объятиях Евгения. Глаза его светились радостью.
- Жива? Где она?
- На курсах медсестер учится.
- Ты откуда знаешь? - спросил Миронов.
- В медсанбат санинструктор новенький прибыл - Таланова. Письмо отцу от Наташи привезла. - Лицо у Евгения оживилось. - А знаешь, Саша, когда я увидел ее, я обомлел. Даю тебе честное слово, таких я еще не встречал в жизни.
- Красивая?
- Этого мало. Ты веришь, я даже растерялся… Ну, двух слов не мог связать… Боюсь, недолго она здесь задержится - гордая. В первый же день поругалась с командиром медицинского батальона. Он сейчас же к комдиву жаловаться. Сам знаешь, если наскочит коса на камень… Ну, об этом после. У вас-то какие новости?
- Командиров-новичков много прислали. Бурунов пошел на повышение.
- Куда?
- К Канашову - заместителем по политчасти. Канашов души в нем не чает. Дубров принял роту у Аржанцева. Командовать батальоном стал Аржанцев. У меня уже было две стычки с Курандой… На марше боец ноги растер, я разрешил ему на повозку сесть, так он меня обвинил в том, что я проявляю либерализм к подчиненным, балую их.
Миронов увлекся рассказом и вдруг с удивлением отметил, что Жигуленко слушает его рассеянно.
- Тебе, наверно, скучны эти новости?
- Да нет, почему же? Я с удовольствием… А как Дубров? Вы же с ним друзья. Он, должно быть, проклинает тот день, когда мы встретились. Поперек пути встал, любовь его отбил.
- Нет. Он не вспоминает о тебе.
- А о Рите?
- О ней - да. Он ее сильно любит.
Надвигались сумерки. Жигуленко тревожно поглядывал на часы - не пропустить бы приход в медсанбат Ляны…
- Мне пора, Евгений, - сказал Миронов. - Как бы не хватились. Я у комроты не отпрашивался: думал, на часок, не больше.
- Ну, поторапливайся, - с готовностью согласился Евгений, - а то и я буду за тебя беспокоиться. Когда лесом пойдешь - осторожней. Немцы пачками забрасывают к нам диверсантов. Вчера почти в пригороде Минска подожгли склад с горючим. У нас в дивизии угнали две машины. И самая плохая новость: лейтенанта Бекчентаева из нашего училища нашли сегодня утром в лесу с перерезанным горлом, без оружия и документов. Теперь в полках специальные группы создают по борьбе с диверсантами.
- Бекчентаева жаль, боевой был парень… Ну, бывай здоров! Выздоравливай поскорее, - и Миронов протянул руку.
…Никогда еще за все эти тяжелые дни войны Миронов не чувствовал себя так легко и свободно. Весь он жил мечтой о Наташе. «Неужели она даже не вспоминает обо мне?»
Глава седьмая
Взвод лейтенанта Миронова получил боевое задание: в тылу обороны полка очистить лес от диверсантов и сигнальщиков,- они указывали ракетами самолетам важные цели и объекты в тылу наших войск.
На рассвете, когда густой дымящийся туман еще окутывал лес, взвод отправился на выполнение задания.
- Где тут найдешь их… - недовольно бурчал Еж. - Человека в лесу искать, что иголку в сене.
- Хватит тебе плакаться, - стыдил Андрей. - Приказано - ищи. Начальство знает, что делает.
- Да, знает… Их бы заставить по буреломам лазить. Темно-то здесь, как у медведя в желудке.
Бойцы, рассыпавшись цепью, медленно пробирались среди зарослей, внимательно осматривая каждое дерево, каждый Куст. Задержали двух подозрительных мужчин и направили в штаб.
После двухчасовых поисков Миронов подал команду отдохнуть. Бойцы улеглись на мягкой траве. Ежу хотелось курить, а махорка, как назло, кончилась. «У кого бы подстрелить?» У Андрея просить неудобно. Все-таки хоть небольшой, а начальник - командир отделения.
От нестерпимого желания у Ежа сосало под ложечкой. И тут он увидел, как Подопрыгора, озираясь по сторонам, вынул полный кисет табаку, быстро отсыпал на закрутку и торопливо спрятал кисет.
Еж решил попытать счастья. Он любовно взглянул на свою порыжевшую шинель, потертую, измятую, перепачканную, и сказал:
- А умная голова солдатскую шинельку выдумала. За такое изобретение не жаль и памятник поставить. Великую службу она нашему брату служит. Бессменная семисезонная! Летом жарко - ты ее скатал да обручем через себя: виси себе, родная. И станок пулемета не так врезается в хребтину. Осенью, глядишь, дождички пошли, а она у тебя непромокаемая, потом ветер дунул, солнышко пригрело - она опять сухая. Зимой люди в шубах меховых с воротниками мерзнут, в кожуха залазят, а она, шинелька наша, подбитая ветром да теплом солдатского тела, для холода никакие достижима… Весной опять же хороша - легкая, как пальтишко. Вздумал солдат спать - она заместо матраца. И подушкой и одеялкой может служить, а на беду ранят тебя, горемычного, так она носилками станет… Ох, и хороша одежка, скажу тебе, Иван,- «философствовал» Еж, умащиваясь на шинели рядом с Подопрыгорой. Говорил, а сам только и думал, как бы ему повернуть рассказ поближе к куреву.
- Эх! - вздохнул Еж, увидав, как Иван спрятал табак в карман. Подопрыгора начал курить только с началом войны и курил редко.
А Иван зевнул, расстелил шинель на траве и стал укладываться на отдых.