— Ну, вот я отправляюсь в разведку, — продолжал Еж, — а батька с дядькой на морозе танцуют. А при большом морозе — они одну минуту за десять принимают. Пока я туда-сюда да вернусь обратно, а они синие, как вареные пупы куриные. Набросятся: «Где пропадал, такой-сякой сын?» Ну и подзатыльников наберешь. Тебя же излупцуют, и ты им все выкладывай, что разведал. Стою плачу, как святой Ироним-великомученик, и отвечаю, глотая слезы. А они меня секут вопросами, как кнутом: «Как молодая сказала? Да что ты ответил? Да как хозяйка? А что хозяин?» У меня голову, как на карусели, кружит от их вопросов. Не все я еще мог правильно понять своим детским умишком. Собьют с толку — я и давай врать, чтобы от них поскорей отвязаться. Но они-то понимают, что к чему. Глядишь, словят на вранье и еще тумаков добавят.
— Да, невесело тоби жилось, Юхим, — посочувствовал Павленко.
— Какое там веселье!.. Для меня дядина женитьба, братцы, превратилась в каторгу. А куда денешься? Требуют — служишь. И что греха таить — бывалоча, намерзнешься на морозе, попадешь в хату к доброй тетке, она тебя чайком с пирогом попотчует. Забуду, что меня ждут, махну рукой: «Все равно тумаки получать». Ну, а когда сваты в дом, ты в том доме, что в родном, — отогреют тебя, накормят…
— А откуда хозяин знал, что сваты пришли? — спрашивает Кленкин.
— Так это же просто: сваты входят с причитанием — стих такой придуман. К примеру: «За синими морями, за дальними горами, за дремучими лесами живет молодец — Иван Васильевич свет…» Кроме того, сватам особое место отводилось — под матицей.
— Вот слово диковинное! А как его понимать? — удивился Кленкин.
— Матица — это поперечная перекладина на потолке. Как сел ты под матицу, значит сватать приехал… Вышли мы из дому невесты, дядька сияет, как подсвечник, мелом начищенный, отец тоже доволен. И вот тогда батька дает мне команду: «Мы, — говорит, — с братцем по махонькой с мороза опорожним, а ты дуй к батюшке. И сиди там до нашего прихода. Передай — придем к нему договариваться, насчет венчания Пафнутия». Как сказал он мне это, у меня аж похолодело внутри. Дело в том, что до прошлой весны я у попа в школе на хорошем счету был, а в пасху мы с ним поссорились и страшными врагами стали. Я хоть и мал бы, а гордость имел, «Не пойду, — говорю, — к попу, пусть он подохнет, черт патлатый». Отец как услыхал от меня такие слова, зажал голову между ног и давай от всей души вкладывать по известному месту. А у него ручища мужицкая, жесткая и как лопата широкая. Как приложит — аж дух захватывает. Отжарил он меня и опять командует: «Если не пойдешь к батюшке и не попросишь у него прощения, в дом не пущу…» — «Как не так, — думаю. — Под забором подохну, а ему кланяться не пойду ни в жисть». Отпустил он меня, а я не к служителю божьему, а к тетке в дальнюю деревню подался.
— А чего ты, Ефим Данилович, с попом не поделил? — спросил Куралесин.
— Подожди, не забегай вперед, и до попа дойдет очередь…
— Тревога! Тревога! — ворвался в землянку связной командира взвода. — Немцы в атаку пошли…
— Первое отделение!.. Второе отделение!.. По местам! — донеслись голоса отделенных командиров.
И бойцы, застегиваясь на ходу, натягивая ушанки и хватая винтовки, выскакивали наружу.
— Так и не дали дослухать, як дядько женивсь, — сказал Павленко.
— Про попа доскажешь, Ефим? — спросил Мухетдинов.
— Ладно, и про дядьку и про попа после доскажу. Быстрей давай… А немец, немец-то пуляет, ажно воздух стонет. Нет, это неспроста, он что-то затеял.
4
Из кромешной тьмы вынырнул младший лейтенант Малахов, только что принявший командование ротой вместо погибшего в бою лейтенанта Муранова. Он тяжело дышал, говорил скороговоркой:
— От нашей роты пойдет на задание группа. Нужны хорошие лыжники. Старшим назначаю младшего сержанта Ежа.
Малахов шел вдоль шеренги, всматривался в лицо бойцов, выбирая лучших.
— Ты, Куралесин, Корионов, Кленкин… Мухетдинов, Калинов, Павленко, Гавриков, Кочетков, Куранов, Сокол, Софинов, Логвиненко, Аралекян, Пузаков, Гурмешвили, Юхнов, Охапкин, Голодед.
Еж выстроил группу. Старшина роздал боеприпасы, лыжи, маскировочные халаты.
Малахов шел вдоль шеренги, всматривался в лица бойцов, ставил задачу:
— Обходом высоты слева выйти к оврагу Дубовый и занять позиции у его выхода к дороге. Две роты нашего батальона по сигналу «зеленая ракета» атакуют вражеских лыжников. Белофиннам оставлен один проход — на вашу засаду. Вы должны не дать им возможности уйти в лес, а тех, кто прорвется, уничтожить внезапным огнем. Ясно?
— Есть, товарищ младший лейтенант, задача ясна, — уверенно повторил Еж.
Бойцы надевали маскировочные халаты и, сливаясь со снегом, исчезали в ночной тьме.
Вскоре со стороны чернеющего впереди леса взлетела зеленая, ракета. Ее бледно-мертвенный свет долго дрожал над заснеженными полями. Еж подал команду.
— Ребята, нажмем! Роты пошли в атаку… За мной! — И, решив сократить путь, он стремительно спустился по склону высоты.
Внизу у облепленной снегом березы группа остановилась. Еж послал в разведку Корионова.